Через неделю «Ланкастер» поднялся в воздух.
Сколько еще было у Соларина таких опасных для жизни полетов… Когда война окончилась, Соларину предложили неплохую работу: механиком на одном из английских заводов. Но у бывшего пилота были другие планы. Он решил, чего бы ему ни стоило, поступить в университет. В министерстве колоний Соларину цинично сказали, что университетский диплом для него не обязателен. Категоричный отказ не остановил Тая. Единственный пальмовый плод в костре не затеряется. Пусть он и будет этим самым единственным члодом. Соларин не отступался, и ему в конце концов как участнику войны разрешили учиться в Манчестерском университете. Позже он перевелся в Лондонский университет.
Годы учебы пролетели быстрее, чем предполагал бывший летчик. Он просиживал за учебниками, в редкие свободные часы бывал в музеях, театрах. В 1951 году, после окончания университета, друзья предлагали Таю задержаться в Лондоне на месяц-другой, отдохнуть от напряженной учебы, вкусить прелести столичной жизни. «Среди дворцов и удовольствий нет все же родины милей», — напевал Соларин в таких случаях слова из оперы Клари «Миланская девушка». Получив диплом, он через несколько дней выехал в Нигерию.
…После туманного, промозглого Лондона в Лагосе в первое время казалось душно. В остальном Соларин не чувствовал различия. Если бы не пышная тропическая зелень, смуглая кожа соотечественников, могло показаться, что он и не уезжал с Британских островов. Все здесь, особенно в центре города, было на английский манер: богатые магазины, отели, банки, конторы страховых компаний, реклама Даже автомобилям, как на английских дорогах, предписывалось соблюдать левостороннее движение. Лагос казался огромной витриной — витриной западного образа жизни, тенью Великобритании.
Эта «тень» встречалась Соларину на каждом шагу, неотступно следовала за ним. Под видом альтруизма, под предлогом приобщения к современной цивилизации нигерийцам повсюду, где это было возможно, внушали: все, что не английское, — плохое, что лучше английского нет ничего на свете. Хочешь иметь вещь — покупай английскую, потому что с ней ничто не сравнимо. Одеваться лучше всего «а ля Бритиш». Говорить тоже надо по-английски, и чем лучше человек знает английский, тем быстрее он добьется признания в обществе. Нигерийкам и не следовало помышлять об агого, ауйойо, ипако эледе и других традиционных элегантных прическах (прически, состоящие из многих рядов косичек с проборами между ними. — Ю. Д.). Местные женщины должны походить на англичанок: распрямлять свои кудряшки или носить парики из прямых волос. К тому же заставляли стыдиться своей кожи — сочно-черной, считающейся у африканцев символом здоровья и жизнеспособности. Ну а цвет кожи изменить просто: на вездесущей рекламе, предлагающей какой-то крем, трижды появлялось лицо нигерийской женщины, каждый раз все светлее и светлее.
Прозрение наступило быстро, будто кто сдернул с его глаз радужную пелену. Жизнь на родине раскрывала перед ним все новые свои стороны. Он узнавал не только фасад Нигерии, но и ее изнанку.
Стоило хотя бы отойти чуть в сторону от роскошного центра Лагоса, и взору открывалась совсем иная картина: скопище невзрачных сооружений из обрезков досок, фанеры, ржавого железа, мало похожих на жилье. Рядом мастерские ремесленников, лавочки с неброским дешевым товаром, ребятишки с коростой на голове, очереди у колонок за питьевой водой…
Соларин все больше убеждался воочию, что сущность деяний иноземных хозяев в стране не в альтруизме и приобщении ее жителей к современной цивилизации, а в интересах наживы и жестоком угнетении.
В годы недавней войны Нигерия была одним из главных поставщиков Великобритании. Каучук, олово, колумбит, вольфрам, пальмовое масло, хлопок, земляной орех и многое другое вывозилось в Англию. Миновали тяжелые времена, и у нигерийцев появилась надежда: теперь они, дескать, смогут использовать свои товары для собственных нужд. Не тут-то было. Поток сырья и продовольствия в Англию нисколько не ослабел. Соотечественникам Соларина доставались лишь крохи с господского стола. Видимо, не без намека появилась в Африке притча о том, как лев «благородно» делился с кроликом обедом, полученным ими в дар от доброго духа джунглей. «Поделим обед по-братски! предложил лев кролику. — Ты откусишь кусок, я — кусок, снова — ты, за тобой — я. И так до конца».