Каждое новое движение микрометрического винта приносило все новые непонятные и пугающие видения. Среди снегов и у лазурных заливов, среди снежных пустынь и пустынь раскаленного песка я видел батальоны, везде батальоны. Я видел армии, отступавшие под натиском сильнейших врагов. Люди ползли и бежали, сталкивались в рукопашном бою, гибли тысячами, чтобы возвратиться к исходной точке. Я приблизил планетку. Предо мной были тяжелые пушки наступавших войск; они торопились, но на дороге пред ними был глубокий ров и они не могли его миновать; тогда солдаты бросили в него убитых и потерявших сознание и металлические чудовища медленно проехали по этой массе, мешая вместе грязь, мозг и кровь. Я видел мертвые города. Пустынны были улицы, пустынны были дома; не мчались токи по проволокам, не катились вагоны, умерли заводы. Только маленькие четвероногие хищники бегали взад и вперед, подозрительно обнюхивая разорванные куски драгоценных тканей, брошенных в грязь. И на одном из трамвайных столбов медленно, как маятник часов Дьявола, качался черный труп повешенного. А дальше снова тянулся фронт и огромные глыбы металла, начиненные сильнейшими взрывчатыми веществами, на протяжении многих миль мчались во вражеские укрепления и рвали их в спутанные клочья колючей проволоки, бетона и глины, словно непрерывные извержения грязевых гейзеров, вздымавшихся к небу столбами черной земли и белого дыма, где только угадывалась красная примесь.
Солдаты вылезали из своих ям. Битва достигала апогея. Люди бежали и, вдруг, падали, становясь странно неподвижными. Я видел человека с простреленной головой. Он несомненно, был мертв, но все-таки шел вперед и его лицо еще горело от сверхъестественного возбуждения. Я видел как целая фаланга солдат, одетых в серое, была разрезана пулеметной гущей, словно они сразу переломились надвое — фокусные куклы! Наконец сошлись совсем близко, и я почти услышал внезапно наступившую тишину. И потом животный рев, крики невыразимого ужаса и внезапной боли, и мерзкий железный лязг.
Моим вождем был только случай, но он открыл мне самое сердце Ада. Рядом, с одной стороны, из траншей поползло длинное облако стелющегося дыма и когда оно рассеялось, пространство, заключенное в поле моего зрения, напоминало кладбище солнцепоклонников. Мертвых сменили живые, защищенные безобразными масками. И какие-то громадные машины медленно двинулись на них, изрыгая дым и огонь и, казалось, никакая сила не могла остановить победного шествия этих чудовищ. Они переползали ямы, взбирались на холмы и двигались, почти не меняя направления, давя раненых и человеческие трупы, обмазанные кровавой грязью — подобные фантазии безумца, дрожащего от бредовых идей. Вдруг ужасный взрыв мгновенно разорвал одну из железных машин. Куда-то бросились солдаты с запрокинутыми головами и лица их, быть может мне показалось, были черны, как уголь. Они так и застыли в моей памяти, потому что с порывом шторма белое облако, словно погребальный саван, внезапно закрыло всю сцену. Предо мной клубилась неровная поверхность легкой влаги и на ее фоне я заметил аэроплан. Он сделал несколько кругов и вдруг, как хищная птица, нырнул вниз. О, тревога моей души и безмолвие!
Дальше, в безопасной зоне, я увидел подходившие новые войска — тысячи молодых мужчин, шагавших правильными рядами. О, как были возбуждены их лица! Как они хорошо шли! И я вдруг ясно представил: я иду вместе с ними. Я иду также с непокрытой головой, размахивая своим шлемом, как триумфатор. И все сердца сгорают одним огнем и все мы поем одни и те же песни. Это лучше, чем задыхаться в плохих городах, это лучше, чем копаться в земле и всю жизнь торчать у станков! Под песни жизни мы идем строить новую жизнь. Развеваются звуки по ветру, словно победные знамена, наполняют мир, очищают, как на жертвенном огне, все сознания и нет больше невозможного, нет невозможного. Но вот она, изнанка воодушевления толп! Предо мной было страшно изуродованное поле, словно земля в этом месте покрылась струпьями безобразной болезни. И по нему бродили люди с красными значками на рукавах — символы могильщиков, вероятно, — и подбирали своих братьев, безлицых, безголовых, безногих — жалкие комки запекшейся грязи, бывшие когда-то людьми. А вот, несомненно, трофеи: никуда негодная торжественная рухлядь и пленные. Белые конвоировали белых. И потрясающая группа выделялась среди них. Вот человек с поднятыми в знак пощады руками — он будет поднимать их вовеки, вот сражающийся с призраками, вот человек, который дрожит, вот маски мировой скорби, религиозного экстаза и безнадежного идиотизма. О, какие лица, лица какие!