Страна Гонгури

— Партия лучше воспитает — сказал матрос — как строить светлое будущее. Как вернусь — пост назначенный приму, с детишками работать. А кто у меня учиться не захочет — того я живо в бараний рог согну!

— Гни, да не сломай! — заметил перевязанный — перегибы, они и есть перегибы.

Горел костер, освещая лица людей, блеск оружия; дальше все тонуло во мраке. К бескрайнему чистому небу с треском летели искры, как маленькие звезды; такие же звезды загорались высоко над головой. Под звездным небом вокруг огня сидели люди на голой земле, и мечтали о прекрасном будущем. Внизу искрилась речка, а за ней небо словно сливалось с землей — горизонт не был виден; тьма обступала со всех сторон, разгоняемая багровыми отблесками пляшущего огня.

— Какая жизнь настанет, как коммунизм придет! — сказал матрос — где не будет мерзавцев, трусов, подлецов и иуд. У каждого спросим: что ты сделал для победы? Лучших — всех в лучшую жизнь возьмем. Мразь всю — сразу в расход. А о прочих, равнодушных и бесполезных, даже рук марать не станем — в рудники Карские, или на торф, для общей пользы, чтобы хоть что-то с них. Мы построим светлые города, как в книге, и жить там будем, как герои Гонгури — а они вымрут все, как когда-то звери динозавры. Не стоят они ни памяти нашей, ни слов!

— Это верно! — заметил кто-то — бабы наши совсем на торфе надорвались: пора им и отдых дать. Мою вот как забрали весной еще — так до сих пор не отпускают.

— Отставить! — сказал матрос — после победы о бабах и цветочках поговорим. Ну-ка, молодой, спой нам, чтобы воодушевило.

Это было время, когда песни сочинялись не в залах консерваторий, а у походных костров; их пели на привалах между боями, в марше или даже в атаке — шагая, пока вражья пуля не вырвет из рядов; песни эти были не о красоте, любви и прочем — а о славных и великих делах, и о еще более великом и прекрасном будущем, ради которого не жаль погибнуть. Гелий взял гитару — как на каждом привале до того. Все повернулись к нему, приготовившись слушать, или даже подпевать.

Там вдали за рекою пылали огни —
Как заря в небесах догорала.
Сотня юных бойцов, против вражьей брони,
У моста всю ночь насмерть стояла.

И сказал командир, обернувшись к бойцам —
Про тот берег забудьте, ребята!
Если дрогнем — пойдет враг по нашим тылам.
И лишь мы будем в том виноваты.

И бросались под танки с гранатой в руке —
В ночи битва грозою гремела.
Отражались зарницы в кипящей реке.
И земля, будто уголь, горела.

До рассвета держались — но нет больше сил.
Дальше биться — и некем, и нечем.
Снова танки идут, час последний пробил.
В небесах гаснут звезды, как свечи.

И погибли герои, все сто, как один.
Пали с честью во славу народа.
Отдал каждый из них свою юную жизнь,
За великое дело свободы.

Уж давно за рекою погасли огни.
И на небе заря догорела.
Эй, товарищи! Встанем же все, как они —
В битве насмерть, за правое дело.

— У нас по другому пели — сказал кто-то — начало такое же, а дальше:

И градом снаряды, и мины летят,
И танки врага перед нами.
Идут, надвигаются за рядом ряд —
Земля вся дрожит под ногами.

Прощайте, товарищи, час наш пробил —
Держаться и некем, и нечем.
От нас не останется даже могил —
Сгорим мы в окопах, как в печи.

Не скажет никто, где навек мы легли,
В любви к трудовому народу.
Мы отдали все для него, что могли,
За жизнь его, честь и свободу.

— Как кому нравится, так и поют! — заметил товарищ Итин — главное, чтобы суть революционная осталась неизменной, ну а что на виду, то как кому удобнее меняй!

— Скоро уж другие песни будут — сказал кто-то из бойцов — как война кончится, и по домам. Это правда, что на Июль-Корани себя не жалели — потому что думали, что в последний раз. А вот поди ж ты — уж скоро осень.

— Не будет больше зимы голодной и холодной — решительно произнес товарищ Итин — говорил я с Вождем перед самой нашей отправкой, и сказать могу — до зимы войну мы закончим. И начнем сразу строить — как в книжке той.