— Оно и верно — заметил перевязанный — на фронте, если себя жалеть, из окопа не встанешь. Сама жизнь тебе там — как на время даденная: в любой час могут свыше позвать и назад взять. Иди, куда старшой велит, и благодари судьбу за лишний день — вот и вся премудрость, уж шестой год с ней…
— Сказал про таких Вождь: с нами, а не наш! — сплюнул матрос — если товарищ свой, так я за него жизнь отдам, если враг или шкура какая — тоже все ясно: в расход! А такие вот, кто вроде и за нас, и воюет честно, и даже геройское что может совершить — а все одно, не за идею нашу, а за пользу собственную, за интерес? По мне, такие самые опасные — потому как не распознаешь сразу! А как прижмет — предадут!
— Ты это полегче, флотский! — неодобрительно ответил кто-то — а как же социальная справедливость, как Вождь сам обещал?
— Это какая ж справедливость? — сразу вмешался товарищ Итин — как прежде, за сколько подлостей, сколько милостей? Вот ты, товарищ, недоволен, что жену на торф — чем, по заслуге, к морю на отдых, как прежде господа гуляли! А чем топить зимой будем? Заняты все, кто на фронте, кто в тылу, от нетрудового элемента, интеллигентов всяких, проку мало — мрут лишь без пользы, как мухи. Значит, или снова мерзнуть, или мобилизовать семьи! И не торгуясь — что голод, холод, нормы непосильные: не по найму — на себя, на республику трудовую! Справедливость коммунистическая — это когда нет слова такого «я», а лишь «мы», всегда и везде. Мы — а ты лишь часть его малая. И что для нас всех хорошо — тебе больше и не надо. И это — самое трудное: за души людские биться, врага внутреннего в себе огнем выжигать. Почему крестьянин пролетариату — лишь союзник? Потому что рабочий привык, что один он лишь винтик малый, а вместе со всеми — деталь могучей машины. А крестьянин — о своем мечтает: хоть клочок земли, да мой. После победы — легко будет заводы построить, фермы и трактора…
— Построим! — сказал матрос — помню, как под Июль-Коранью мост взорванный строили, по горло в ледяной воде, чтобы эшелоны к фронту. И ведь сладили — за трое суток всего, а инженера говорили, по науке — три недели!
— Построим — сказал Итин — но главное, людей надо будет построить по-новому. Чтобы и в деревне все были вместе, как на заводах — коммунистические хозяйства общие, комхозы. Сумеем сделать так — и мужики все эти душой все за нас будут, искренне хлеб нам понесут, последний — от себя отрывая. Сейчас у нас пролетариата от общего населения — сколько-то процентов, а будет — все сто. Тогда — вперед легко и без остановки пойдем, как поезд по рельсам. И те, кто сегодня живы, коммунизм увидят — не через тысячу лет, а через двадцать, тридцать, пятьдесят. Тогда — простятся нам все жертвы наши сейчас.
Все молчали. Закат уже погас, и звезды горели в небе, как золотые яблоки. Высокое небо казалось совсем близким. От нагретой за день земли шло приятное тепло. Переливалась река. Костер отбрасывал мечущиеся тени. Все молчали — потому что после таких слов уже нечего было сказать.
— Смотрите, там еще костер — вдруг сказал кто-то — там, за рекой вдали.
Все всмотрелись: в далекой степи упавшей наземь звездой мерцала красная точка. Несколько бойцов, взяв винтовки, скрылись в темноте — разведать. Разговор отчего-то угас; все поглядывали на ставшую вдруг чужой степь, придвинув ближе оружие и занявшись обычными делами — ужином, починкой снаряжения. Кто-то торопливо доедал обед, кто-то, придвинувшись для света к костру, писал письмо, надеясь отослать завтра на станцию с обозом. Товарищ Итин сидел у костра и смотрел в пламя, о чем-то задумавшись. Гелий был рядом; впервые за поход вышло, что он с товарищем Итиным остался будто наедине.
— Товарищ комиссар! — решился наконец Гелий — я все думаю, как становятся такими, как вы. Может быть, вы как у Гонгури, из времени другого, из будущего нашего светлого — чтобы нам дорогу указать? Вы даже писем не пишете — будто нет у вас здесь никого…
— Вы у меня есть! — усмехнулся товарищ Итин — целая сотня, за кого я сейчас в ответе. А вернусь, так будет еще побольше! Потому как если прежде было, выше чин, больше благ — то сейчас, чем выше тебя поставили, тем за большее ты отвечаешь, и тяжелее цена, если выйдет ошибка!
— А все ж, товарищ комиссар! — не отставал Гелий, сам удивляясь своей смелости — как коммунизму научиться, чтобы таким как вы стать? Чтобы в тебе все правильно было, чтобы без сомнений — в новую жизнь?
— Не научишься! — решительно ответил комиссар — потому как любая учеба, это лишь для ума. Конечно, дураком быть не надо, и ум очень даже вещь полезная — да только при совести и сознательности он должен быть, как военспец штабной. Ты жизнь правильно проживи — тогда настоящим человеком станешь. Когда вспоминать будешь — каждым днем прожитым гордясь. Ты вообще откуда, родился где?