— Зачем? — спросила она — исторически, семья была нужна лишь для передачи собственности; какое наследство у революционеров? Мы не успеем узнать своих детей — хотя может, так и лучше: как бы воспитывали их мы, не имеющие дома? Довольно, что мы есть, что мы можем встретиться, как сейчас — и пусть нам будет хорошо!
А наутро — был путь на Июль-Корань. Они вместе ехали в поезде — но по прибытии получили направления в разные полки; в приготовлении к битве видеться почти не удавалось. Когда они встретились в последний раз, в ночь перед штурмом, она сказала:
— Не верь, что меня нет, пока не увидишь сам — и я не поверю, пока не увижу тебя убитым. Если мы потеряем друг друга — обещай, что будешь ждать и искать, пока не встретимся снова.
Их было пятьсот двадцать семь — делегатов съезда, лучших а Партии. Они шли впереди строя, с красными знаменами — чтобы вести и воодушевлять. Чтобы враг не мог оставить бойцов в беспорядке — снайперами выбивая командиров. После штурма их осталось восемнадцать. И Ее не было — но не нашли ее и среди павших, кого удалось опознать, и никто из живых не видел, что с ней стало — с женщиной, идущей впереди всех, со знаменем вместо винтовки. На войне случалось всякое — бывало, что в строй возвращались те, кого считали погибшим. И Итин ждал — хотя прошло уже почти полгода. Когда он был в Петрограде, то приходил к строящемуся Дворцу Свободы — где они договорились встретиться, если потеряют друг друга. И надежда теплилась еще — как угли этого, почти уже потухшего костра.
— Поберегись, товарищ комиссар! — сказал подошедший матрос, выливая в костер ведро воды — все ж нехорошо, если пожар пойдет! После победы нашей — будет и в этой деревне комхоз!
Итин поднялся и отправился искать ночлег. Для него бойцы выбрали дом получше, в середине деревни. Разбуженные хозяин с хозяйкой стояли у печки, окруженные детишками. На столе горела свеча.
— Это кто? — спросил Итин, увидев на стене фотографию, на которой был изображен молодой парень в мундире старой армии.
— Старший мой — объяснил хозяин — с довоенных еще лет, как он срочную служил.
— И где он теперь? У нас, или у них?
— Убили его. Прошлой еще весной.
— Наши? Или — с погонами?
— А бог весть! — бросил крестьянин — пришли какие-то, как вы сейчас, с мобилизацией то ли с реквизицией. Он им слово поперек сказал — его насмерть и убили. Работящий был. Думали уж — женится, дом поправит.
— К нашим надо было идти, а не дома отсиживаться — сказал Итин — погиб бы, так за правое дело, счастье общее приблизив. Газеты возьми — правду нашу прочтешь. Грамотный?
— Мы люди темные — развел руками крестьянин — вы идейные, а нам — лишь бы прожить. При любой власти — пахать надо. Помирать собирайся — а хлеб сей. Так еще дед мой говорил — и я скажу…
Товарищу Итину снились красные знамена. Над огромной толпой, на площади у красной зубчатой стены с островерхими башнями. На башнях горели рубиновые звезды. Только что завершился парад — по площади прошли танки, мощные, низкие и широкие, с длинными пушками, и восьмиколесные броневики, и артиллерия, и какие-то непонятные машины с антеннами и короткими стволами, задранными вверх, и ракеты огромных размеров, на буксире у многоосных тягачей. В небе пролетели самолеты — стремительные, похожие на стрелы, эскадрилья за эскадрильей, оставляя белые следы. А мимо стены, мимо трибуны черного гранита, уже двигались ряды и колонны с флагами и плакатами, под грохот марша. Партии — слава! Коммунизму — слава! Дело Ленина — живет и побеждает! Ура!!!
Картинка снова сменилась — будто Итин смотрел через стекло ящика, в котором менялось изображение, с цветом и звуком — как через иллюминатор воздушного корабля. Цеха и трубы заводов, плотины гидроэлектростанций, нефтяные вышки, сияние огней, блеск электросварки — где вчера были лишь лес и степи. Новые города, белые, светлые и чистые — среди тайги и пустыни. Рельсы стальной магистрали, от Байкала до Амура. Трактора и комбайны на бескрайних полях освоенной целины. Дома, машины — нового, незнакомого Итину вида.