Знаешь, я ведь с тех лет — не парады и стройки вспоминаю. А дачу нашу, под Ленинградом, как иду я, мальцом, с батей, на речку Оредеж, щук ловить — а у сельмага парни деревенские журнал «Техника молодежи» читают, по доброй воле, трезвые все! Я там в шестьдесят третьем родился. Фантастику читать любил — еще бродили экспедиции в болотах Венеры, пробивались ракеты сквозь бушующую атмосферу Юпитера, и не была составлена карта Сатурна — а к звездам уже шли корабли, чтобы поднять алый флаг единого коммунистического человечества на неведомых планетах. Читал, и мечтал — как это будет. А все уже как-то потускнело, измельчало: книги, фильмы, песни, про быт, вместо «Иду на грозу», или «Туманности Андромеды» — кухня коммунальная. Кварталы одинаковых пятиэтажек на юго-западе, проспект Стачек, грильбар «Уют», где культурно отдыхали пролетарии — приходили пьяные «быки», снимали смазливых «коз», ловили «колеса» и мотали в «блудуар»; там однажды избили и ограбили моего друга, из-за электронных часов с цифрами — мы, собрав команду, неделю искали тех по окрестным дворам, но так и не нашли. Смутно хотелось чего-то нового, мало было одной работы-учебы, хотелось понять — зачем? Мы искали, спорили, пытались понять. Нас тыкали в морду — не сметь! Работайте — а думают за вас те, кому надо!
Нет, внешне — все по-коммунистически было. Достигнуто — все. Враг внешний напасть не смеет, врага внутреннего давно нет — все рабоче-крестьяне, за что бороться и против кого? На должность хорошую, даже бригадира в цеху, только членом партии — и в партию вступают исключительно ради карьеры, а в комсомол вообще, всех пишут, с четырнадцати лет. Все определено — рождение, детский сад, школа, пионерия, комсомол, партия, прописка, работа, пенсия, помер! В лозунги правильные, всюду развешенные, не то что не верят, а давно смысл их забыли! И разговоры, что неплохо бы магазины-ресторанчики-ателье в частные руки, чтобы без хамства и грязи. И вообще, собственность, это хорошо, потому что хозяин будет, как паровоз: сам за свою выгоду, других за собой вытянет! Это еще до горбача началось, сначала по углам, после и вовсе, с телевизора, с эстрады, от всяких там… А Партия — что Партия? В бюрократии утонула, на шестидесятом году своей власти, лишь запрещать умела, и то по мелочи — типа, джинсы и рок-музыку низзя! Бюрократия удушающая, казенщина скучная — вместо живой идеи!
Ну и прорвалось — демократия, гласность, реформы! Поначалу, как свежее что-то — после застоя! Вот и выбрали мы — придурка Горбачева и козла Ельцина! Еще не зная, что первый развалит Союз, а второй обрушит все в капитализм. Партийные — они тоже, интерес имели. Чтобы блага все — по наследству. И — свободно в Париж. И счет в швейцарском банке — свой. Так и стали, новыми капиталистами — бывшие партийные секретари, хотя и сами все по анкете из рабоче-крестьян.
— Врешь! — сказал Итин — это как: вышел кто-то, и заявил, это завод теперь мой, я один хозяин, а вы все мои рабы, трудитесь, я все себе забирать буду? На том заводе, на этом. Хозяев-то будет — один на тысячу, если не меньше! Тысяча трудятся — а один, им крохи кинув, чтоб с голода не померли, станет тратить? Купит себе — дворец, яхту, бриллиант, клуб футбольный. Или вообще, за границу уедет — и будет, как паук, туда все тащить? На развлечения — в каком-нибудь Монте-Карло! Или вовсе, завод закроет, и выгонит всех — хочу, поскольку мое! Да не могло такого быть!
— А было. Именно так. Кому-то — «Челси» и Канары, тысячам — голодать. Заводы — стоят, или распродаются. Никто не работает, все хапают и торгуют — пир во время чумы. Депутатская сволочь рассуждает об утилизации экономически избыточного населения, ради высоких общечеловеческих ценностей, диктуемых нам из-за бугра. Господа коммунисты торгуются с рабочими — сколько голосов на выборах вы нам обеспечите, в обмен на наше чего-то-там. Где прежде приезжали к морю на лето — теперь в каждом ауле окопался самостийный батька с бандой, и не желает знать никакой власти, кроме своей собственной. Где прежде были города, учкудук, три колодца — теперь песок заносит белые пятиэтажки с выбитыми окнами, пустой дом культуры с мозаикой «мир двухтысячного», ржавые качели во дворах, детские площадки — туда молодые ехали, думали, насовсем; теперь в те города забредает лишь зверье, и банды. Русских в рабство тащат, горным князькам, как в татарское нашествие. Зато — великое достижение демократии! — гей-парады, вместо парадов победы!