Вивиан Итин
Страна Гонгури
I. Машина времени
Тюрьма была переполнена. В одиночки запирали по нескольку человек. В самой тесной клетке третьего этажа, где в коридорах дежурил военный караул, жили двое. Один был молод, другой казался стариком, но путь, отделявший юношу от смерти, был короче.
Он был пойман с оружием в руках. Старик, когда-то известный врач, тоже обвинялся в большевизме, но в то время играли в законность и демократию, необходимо было разыскать какое-нибудь «государственное преступление», чтобы его повесить. Поэтому в его прошлом упорно рылась следственная комиссия.
Молодой человек стоял, прижав лицо к решётке. Сквозь летний северный сумрак чернели хвойные горы. Внизу стремилась мощная река. Он верил в теории, по которым человек, когда умирал, был мёртв, но громадный оптимизм его молодости не допускал смерти. Расстрел представлялся ему звуковым взрывом, виселица — радужными кругами в глазах. Он видел.
Беззвучно вздымались ровные волны. Он лежал на корме, разбитый дневной работой, но ему было хорошо от выпитого вина. Рядом двое китайцев, таких же носильщиков, ссорились из-за украденной рыбы. Он смотрел на живой путь луны в океане, на отражения разноцветных огней гавани, отелей, кабаков...
Врач, читавший у восковой свечи, приподнялся.
— Страна Гонгури?[1] — сказал он. — Я прочёл это в твоей тетрадке, Гелий.[2] Здесь, кажется, больше поэзии, чем географии.
Он взял рукопись.
— Так писали, когда я жил в Петербурге, — сказал Гелий. — Скучные вирши.
Тень Гелия задвигалась на переплётах решётки. Грохнул тяжёлый выстрел. Рикошет пули взвыл в одиночке и вдруг затих, щёлкнул в углу.
Гелий спрыгнул с нар, подошёл к свету.
Я просил тебя, — сказал врач, немного задыхаясь. — Вчера поставили казачий караул.
Что ж, доктор, неожиданно лучше... Впрочем... — Гелий быстро вскинул голову: — Ты хотел спросить меня? Гонгури... Да, сейчас, пожалуй, пора заняться самыми индивидуальными переживаниями.
Гелий замолчал. Старик, потрясённый и ослабевший, молчал тоже.
— В сущности, — продолжал Гелий, чтобы развлечь его, — здесь и рассказывать не о чем. Это мало вяжется со мной. Теперь, от безделья, те же мысли снова надоедают мне... А началось это, кажется, ещё в детстве, когда я лежал в зелёной тени с книжкой под головой, и в солнечных лучах пели стрекозы. Потом яснее повторилось во Фриско, на берегу океана... Вероятно, потому, что я жил тогда всего беспутнее. Но не только в кабаках, в дни, когда я был трезв и голоден и дремал от усталости, сначала словно отвлечённая гипотеза, а потом всё увереннее я начинал вспоминать... Понимаешь, это были просто несложные мечты, возникающие у всех нас, — о мире более совершенном, но всегда, когда они проходили, мне чудилось, что это вовсе не грёзы, а память о чём-то, очень родном, близком и недавнем. Однажды, ещё на севере, я испытал глубокий экстаз, стоивший мне большой потери сил. И тогда я запомнил имя женщины... Её звали Гонгури. На океане это повторялось чаще. Словом, Страна Гонгури — какие-то навязчивые видения.
Я знаю, что ты скажешь. Заранее согласен... Во всяком случае, всё это имеет свои научные объяснения. Дай прикурить.
— Да, можно всему найти научные объяснения...
Гелий курил, громко глотая дым.
Старый арестант спросил:
— Гелий, хочешь вернуться в Страну Гонгури?
Гелий встал.
— Злая шутка, — пробормотал он. — Откровенничать слабость, но...
Раздался новый выстрел, потом длинный, странный крик.
— На этот раз прямо в цель! — сказал Гелий. — Говорят...
Он вскрикнул и бросился к окну.
Гелий! — закричал врач, ловя его руку. — Я совсем не шутил! Сядь!
Дай мне кончить со всем этим!
— Что ты хочешь сделать?
Рука Гелия ослабела.
Тебе казалось, что ты жил там? Что было, то есть. Что такое время? Нелепость. Почему бы нам не восторжествовать над нелепостью?
1
Страна Гонгури. — Название, которое автор, возможно, заимствовал от наименования испанской поэтической школы XVII века — «гонгоризма», утверждавшей «культ чистой формы», отсутствие сюжета, усложнённость языка. Основателем школы был поэт Луис де Гонгора-и-Арготе.