…Бозкаши подходит к концу, но возбужденные наездники не торопятся спрыгнуть с лошадей. Не спешат разойтись и зрители: на соревнованиях можно встретить старых друзей и знакомых, обменяться последними новостями. Разбившись на группки по два-три человека, они обсуждают результаты игры, спорят, чья лошадь показала себя на этот раз самой выносливой и резвой, гадают, кто войдет в команду провинции для участия и финале соревнований сборных провинций и кому выступать на столичном стадионе «Милли». Тут же разговор переходит на урожай: каким-то он будет в этом году? Но мы торопимся — пора дальше, в традиционный город ковроткачей Акчу.
МОЗАИКА ДРЕВНЕГО РЕМЕСЛА
Было это или не было, в давние времена жил молодой эмир. Любил он проводить время в неге, пирах и охоте. Но однажды встретил эмир юную красавицу дочь ковроткача. Запала девушка ему в сердце, и ре шил эмир взять красавицу в жены. Но девушка дала зарок, что не выйдет замуж до тех пор, пока ее жених не обучится какому-нибудь полезному ремеслу. То:.11 созвал эмир лучших ковроткачей и, через некоторое время научившись ткать, подарил невесте тонкий расписной ковер своей работы. Прошло время, однажды на охоте эмир попал в руки разбойников, и те решили его убить. Тогда вспомнил правитель про свое ремесло и сказал разбойникам, что он будет ткать ковры на продажу для дворца эмира и они смогут выручить много золотых монет. Разбойникам понравилось это предложение, и, запрятав пленника в далекую горную пещеру они приказали ему поскорее приниматься за дело. Женщина посылала на поиски мужа многих воинов, обещая тому, кто найдет эмира, большую награду, но все было напрасно. И вот однажды везир сказал правительнице, что какие-то незнакомцы принесли во дворец ковер небывалой красоты. Женщина приказала ввести купцов. Развернули разбойники тонкий ковер, и в его замысловатом узоре женщина прочитала искусно вытканную надпись с указанием места заточения мужа. Так мудрость дочери ткача, обучившей мужа полезному ремеслу, спасла его от гибели…
Эта старая восточная сказка приходила мне на память всякий раз, когда я посещал мастерские афганских ковроткачей. Вспомнилась она мне и при осмотре экспонатов первой национальной выставки ковров, организованной в Кабуле в середине 70-х годов. Для знакомства с экспонатами, занимавшими четыре двухэтажных павильона, где десятки торгово-производственных компаний страны представили образцы производимой ими продукции, а также антикварные ковры, потребовался не один час.
Огромные, площадью в десятки метров, полотна и совсем миниатюрные молельные коврики, старые ковры с изображением сцен охоты, длинные ковровые дорожки, непривычные для глаза круглые ковры, многочисленные образцы широкой безворсовой ковровой тесьмы «кур», используемой для украшения помещений, двойные туркменские сумки — хурджины — для верховой езды, попоны для лошадей и верблюдов — далеко не полный перечень собранных на выставке предметов, напоминавших сказки Шехерезады и дворцы Гарун Рашида. Экспозиция вызвала небывалый интерес, и в книге отзывов было много восторженных строк. Немало экспертов этого древнего ремесла оставили свои автографы, а уже через два дня после открытия выставки на многих коврах висели таблички «Продано».
Ковроткачество в Афганистане, как и во многих других районах Азии, имеет давнюю и богатую традицию, насчитывающую более двух тысячелетий. Обширные пастбища в северной и западной частях страны, благоприятный для разведения тонкошерстных пород овец климат, богатый выбор трав, цветов и фруктовых, деревьев, употребляемых для получения устойчивых красителей, — все это издавна обусловило популярность и широкое распространение ковроткачества как важнейшего из всех народных промыслов.
Ковроткачество в то время, когда ковры предназначались исключительно для внутреннего потреблении, было распространено среди населявших северные и западные районы современного Афганистана туркменских и белуджских племен и было неотделимо от их кочевого и полукочевого образа жизни. На коврах ели, спали, собирались на семейные советы и советы племен, ими украшали и утепляли жилища, укрывались от непогоды. Ковры считались непременным элементом приданого каждой девушки, и с раннего детства в домах родителей под присмотром матерей девочки для своего будущего дома ткали ковры, пледы, подушки, драпировочную ткань, паласы. Встречая на дорогах афганского севера караваны верблюдов, обязательно заметишь, что почти каждое животное покрыто одним, а то и несколькими коврами, но самое незабываемое зрелищ представляет собой свадебный поезд. На животных красочные ковровые попоны и уздечки, украшенные разноцветными шерстяными шариками; подарки жениха или приданое невесты, нагруженные на верблюдов или на лошадей, завернуты тоже в ковры.
История сохранила сведения о том, что Александр Македонский направил в подарок своей матери несколько изумительных по красоте ковров, взятых им на территории современного Афганистана как трофей. Дорогими коврами украшались и многочисленные дворцы газаневидских султанов.
В XIV–XV вв. ковроткачество получает особое развитие в западной части современного Афганистана, и районе Герата. Гератская традиция ковроткачества, вошедшая в известную хорасанскую школу, жива здесь и по сей день. Орнаменты гератских ковров отличаются неповторимой красотой и изяществом благодаря развитию в средневековом Герате школы восточной миниатюры. Высокого уровня достигло здесь и производство красителей: коричневая краска изготовлялась из корней абрикосового дерева, бежевая и красная — из обработанной кожуры гранатовых плодов. Красители получали из грецкого ореха и корней некоторых трав. Изготовляемые в основном по древним образцам, они и сегодня используются как в Герате, так и в других районах страны.
Сейчас, как и много сотен лет назад, ковроткачество сосредоточено в северной и западной частях страны. В производстве ковров заняты десятки тысяч человек. Важным производственным и торговым центром ковроделия в последнее время становится Кабул и его окрестности, однако первенство продолжает оставаться за несколькими крупными провинциальными городами. Это Акча, Даулатабад, Андхой, Мазари-Шариф и Герат. Здесь ежегодно производится более 500 тыс. кв. м различных видов ковров; 75 % этой продукции идет на экспорт.
В различных районах и племенах ткут свои, отличные друг от друга по выработке и орнаменту ковры. Среди афганских ковроткачей известно в общей сложности 57 наименований ковров, которые даются по названию местности или племени. От аналогичной продукции других стран их отличает ряд особенностей. Главная состоит в том, что афганские ковры выделывают только из натуральной шерсти — овечьей или верблюжьей. Кроме того, ковроткачество остается здесь исключительно ручным производством, но в лучших экземплярах качество и количество узелков на каждом квадратном сантиметре не уступает самым высоким мировым стандартам, что требует чрезвычайно высокого уровня профессионального мастерства.
Наиболее высокие по качеству и самые изящные по рисунку ковры всегда ткали женщины, вносившие в pa-поту присущий им природный художественный вкус и чувство прекрасного. Они переносили на ковровый орнамент не только красоту весенней степи, цветов, слепых плодов, но и рисунки ювелирных украшений, предком домашнего обихода и пр. Эта традиция жива и Сейчас в таких названиях коврового орнамента, как — «бадамча» — форма небольшого миндального ореха — обязательного элемента традиционного серебряного ожерелья; «таньга гуль» — монетки с цветочным орнаментом, которые украшают женские головные уборы: «куннук» — бараний рог; «адамчик», или «адамджик», изображение ребенка. Часто встречается и орнамент под названием «чамча гуль»: чамча — небольшая деревянная ложка для размешивания пищи, гуль — цветок (кстати, слово «гуль» часто употребляется и как обобщающее название рисунка или орнамента ковра).
Мне доводилось бывать в мастерских афганских ковроткачей. Работают они, как правило, в паре или по четыре человека. Рядом с опытной ткачихой обычно работает маленькая девочка, на практике познающая таинство коврового искусства. Но в какую бы мастерскую я ни заходил, почти каждый раз наблюдал одну и ту же картину: старшая быстрым движением руки опускала на лицо чадру или накидку и что-то шептала младшей, и та — обычно еще совсем ребенок лет шести-семи — не поднимала глаз от станка все то время, пока мы оставались в мастерской.