В центре комплекса когда-то располагался огромный двор с облицованным мраморными плитами полом, что придавало ему особый эффект: использование в одном сооружении такого большого количества мрамора было не виданным ранее в этих районах. Стены сооружений, выходивших во двор, были украшены богатой декорацией, терракотой, лепкой и скульптурами в желтых, красных и голубых тонах. Выделялась здесь и 250-метровая куфическая надпись, воспевавшая походы газнивидских султанов. Интересно, что она была выполнена не только на традиционном в то время арабском, но и на персидском языке. По мнению специалистов, эта надпись является одним из наиболее старых эпиграфических образцов персидского. Но от надписи, как и от большинства других элементов украшений комплекса, остались лишь фрагменты. Дворец был сожжен во время набега гуридских правителей.
Даже беглый осмотр дворцового комплекса дает представление о своеобразии архитектурного стиля газнийской эпохи. Перед уходом мы решаем сфотографировать раскопки. «Амр нист!» («Не разрешено!») — твердо сказал охраняющий их в межсезонье солдат-аскар, и мы распрощались.
Даже беглый осмотр дворцового комплекса дает представление о безусловном своеобразии архитектурного стиля газнийской эпохи, вобравшего в себя лучшие традиции ряда архитектурных школ: Газневиды, конечно, не могли не поддаться влиянию искусства и архитектуры Индии.
Вполне естественно, что культура Газневидов не могла развиваться только благодаря захватническим войнам. Сооруженная в X–XI вв. огромная плотина, остатки которой и сейчас видны в нескольких десятках километров от города — в районе Сарде, позволяла на скудных землях широко развивать искусственное орошение. Однако впоследствии она неоднократно подвергалась разрушению, особенно пострадав во время нашествия орд Чингисхана. Только в 1926 г. плотина была частично восстановлена.
Сейчас в этом районе при содействии советских специалистов завершено строительство крупного ирригационного комплекса, способного оросить и улучшить орошение 18 тыс. га засушливых площадей. Пока же здесь, как и в подавляющем большинстве земельных массивов юга Афганистана, крестьяне пользуются издавна сложившейся системой кяризного орошения. Примитивными водосборными сооружениями отводят грунтовые воды, достающиеся немалым трудом. В окрестностях Газни мы видели, какая это нелегкая и изнурительная работа. Часто труд пропадает даром из-за неудачно выбранного направления кяриза, и по дороге от Газни дальше на юг и юго-запад нам попадалось много таких заброшенных колодцев.
Когда мы подъезжали к Шаринау, новой части города, был самый разгар обычного трудового дня. Справа осталась старая цитадель. Еще и сейчас доминирующая над окрестностями, она производит сильное впечатление. Газнийскую крепость знают везде: ведь с ней связано немало страниц героической борьбы афганского народа против экспансии Англии. Во время первой англо-афганской войны 1838–1842 гг. на одном из ее бастионов, занятых англичанами, патриоты сорвали «Юнион Джек» и водрузили национальный флаг. Видную роль играла газнийская цитадель и в период двух последующих войн, завершивших восстановление в 1919 г. независимости Афганистана.
Хотя и в Шаринау нередки старые улочки и переулки — кривые с глинобитными дувалами и домами-крепостями, но в общей архитектуре города уже много нового: двух- и трехэтажные дома строятся по современной планировке, а глухие дувалы заменены легкими оградами с узорами. На смену скученности построек приходит строительный простор, и благодаря этому город, образно говоря, как бы расправил плечи и стал шире. Только торговые лавки и чайные не претерпели пока заметных изменений. Здесь процветают различные ремесла: сапожное, жестяное, мануфактурное, парфюмерное и т. д. Но наибольший интерес представляют лавки, торгующие «пустинами». На этой продукции стоит остановиться отдельно.
Пустин — это полушубок из бараньей или козьей дубленой овчины мехом внутрь. Издавна ремесленники во многих районах страны специализировались на производстве этой легкой и удобной зимней одежды. С внешней стороны на пустине делается разноцветная вышивка гладью, нередко закрывающая изъяны в коже. Обычно это цветочный орнамент, придающий изделиям нарядный вид. Отдавая дань моде, портные шьют из кусочков кожи, окрашенной в разные цвета, и короткие и длиннополые пустины.
Расположенный на пути от Кабула на юг, в Кандагар, Газни всегда имел важное значение для внутренней торговли страны, что и сегодня способствует процветанию традиционных ремесел, в том числе производства пустинов. Заглянув в любую из таких лавок, вы увидите десятки самых разнообразных по форме, цвету и вышивке полушубков, а также шкур барсов, лис, волков, тигров, выдры. Здесь можно приобрести и многочисленные женские украшения кочевников. Во время своих переходов через долину Газни кочевники часта продают или обменивают их на более современную и привлекающую внимание внешним блеском бижутерию.
— Пойдите в «Фаруки», — посоветовал полицейский на перекрестке, когда перед Возвращением в Кабул мы решили где-нибудь перекусить, — вам подадут отличный кебаб.
«Фаруки» — типично провинциальный ресторан. Он размещался в двухэтажном здании с разукрашенными окнами. Из запыленного репродуктора у входа доносятся хриплые звуки народных мелодий. Перед входом в ресторан чадят три огромных мангала с несколькими десятками шампуров. На них нанизаны мелкие куски свежей баранины. Сидя по-турецки, над мангалом неистово разгоняют дым поварята. Они ловко перекладывают с одной стороны на другую сразу по несколько шампуров, успевая громко переговариваться и зазывать посетителей.
В большом помещении с цементным полом и выкрашенными голубой масляной краской стенами почти пусто. На стенах развешано десятка полтора застекленных лубочных картинок с изображениями черного камня Каабы, гробниц «святых» в Кербеле, Эн-Неджефе, Мемхеде, Мазари-Шарифе. Скорее всего, это дань традиции. Слева — деревянная стойка, покрытая старым, и в этом его ценность, ковром, где хозяин-самоварчи рассчитывается с посетителями. На самоварчи — одежда, характерная для горожанина и сочетающая национальное и европейское: широкие, цвета хаки шаровары, стянутые на талии простой бечевкой; рубашка с вышивкой на груди, а поверх нее — серый жилет; на ногах — европейские ботинки, на голове — дастар, видимо когда-то белого цвета.
Указав глазами на ряд простых, покрытых клеенчатыми скатертями деревянных столов, он заменил пластинку на стареньком проигрывателе и включил его на полную мощность, выразив тем самым уважение к посетителям. Облюбовав место у окна, заставленного горшками с геранью, мы не успели оглянуться, как к нам подлетает «бача» — мальчик. Так здесь называют даже тех официантов, возраст которых давно вышел из подросткового. Этот же действительно молод. Несвежей тряпкой бача ловко смахивает на кусок газеты остатки чьего-то обеда, ставит на стол пластмассовый кувшин с холодной водой и жестяные тарелки с солью, красным перцем и толченым кишмишом. Через минуту появляется и большая тарелка с несколькими шампурами кебаба: на каждом по три-четыре небольших кусочка жареного мяса вперемежку с кусочками сала.
Кебаб у афганцев — это любое жареное мясо, и в чайных, которые здесь нередко называют на европейский манер ресторанами, его заказывают порциями. Каждая состоит из восьми шампуров. Кроме специй к кебабу принято подавать плоский овальный хлеб — «нане лаваш», или «параки». Хлеб — основной компонент пищи, а к нему афганцы относятся с исключительной бережливостью. Когда с соседнего стола на пол случайно упала тарелка, на которой лежал небольшой кусок лаваша, убиравший грязную посуду бача быстро нагнулся прежде чем положить хлеб на стол, сначала поцеловал кусок, а затем поднес его ко лбу.
Порции — «хорак» явно недостаточно, и к концу обеда на столе вырастает целая гора шампуров. Заказываем чай, и тут же подходит хозяин поинтересоваться все ли в порядке и довольны ли мы кебабом. Поблагодарив, мы приглашаем его разделить с нами чаепитие. После нескольких фраз вежливого отказа он принимает приглашение и устраивается на ветхом стуле.