Я шел рядом с Морган, наблюдая, как внимательно она изучает все детали и элементы сложного рабочего процесса. Даже не разбираясь в ремесленном искусстве, она могла оценить качество выполненных Пейдж изделий. Морган наклонилась ближе, рассматривая абажуры со всех сторон.
– Пейдж очень талантлива. – Я указал на пластиковые формы, по которым изготавливались абажуры. – Начиная делать лампу, нужно отлить идеальную форму, чтобы при сборке абажур был именно таким, каким его задумал мастер. – Подойдя к соседнему рабочему столу, я постучал по одному из кусков разрезанного стекла. – При скреплении деталей некоторые огрехи допускаются, но Пейдж относится к лампам как к произведениям искусства, за которые люди платят огромные деньги. И она режет стекло снова и снова, пока не получается идеально. То же самое, когда края оформляются медной лентой, а затем – когда все фрагменты спаиваются вместе. Взгляни.
На столе поверх картонной схемы, показывающей дизайн и узор дампы, лежали десятки кусочков разрезанного стекла, некоторые уже были отделаны медной лентой. Морган стала складывать кусочки, будто собирая головоломку, и улыбнулась, когда увидела, что каждый кусочек идеально встает на свое место.
– Вон там, – я указал на маленький стол, – она занимается заказами.
Свободного места на столе практически не было: ноутбук, на котором мигал сигнал о переполненной папке входящих сообщений; стопка блокнотов; подставка для карандашей и ручек; початая бутылка с водой. Рядом стояло несколько картотечных шкафов, заваленных самыми разными книгами, начиная с истории витражей и заканчивая альбомами фотографий ламп «Тиффани».
– Здесь хранятся копии всех оригинальных дизайн-проектов «Тиффани», информация о клиентах, описания уже выполненных и проданных работ. По-моему, я говорил тебе, что Пейдж построила хороший бизнес, но не упомянул, что она – лучшая в области дизайна ламп. Ее работы можно встретить в самых красивых и дорогих домах страны и Европы. В это с трудом верится, если учесть, что большую часть жизни она провела здесь, на ферме, за исключением нескольких лет, когда была замужем. Училась она у местного парня, который занимался оконными витражами и технологии знал самые простые. Так что всему остальному сестра научилась сама. А потом придумала, как находить клиентов, продвигать и рекламировать свои работы. Полагаю, без нее ферма не выжила бы. Большая часть денег, необходимых нам для стартовых преобразований, мы получили от Пейдж.
Морган внимательно изучила мастерскую, а затем повернулась ко мне.
– Зачем ты все это мне показываешь?
– Я рассказывал тебе, какая Пейдж умная, талантливая и добрая. Рассказывал, что она мой лучший друг: мы с ней играем в игры, смотрим фильмы по ночам, и она отлично готовит. Именно она меня вырастила. Я не знаю, кем бы я был без нее. Мне очень важно, чтобы ты все это запомнила.
– Почему? – удивилась Морган.
Я почувствовал огромную усталость, накопившуюся за последние дни, но постарался улыбнуться. Протянул руку и сказал:
– Пойдем со мной.
Мы вышли из мастерской, подошли к дому, и я на мгновение остановился у входной двери.
– Кстати, это она покрасила дверь в красный цвет: так раньше в Америке давали понять, что за этой дверью рады гостям и после долгой дороги странники смогут найти здесь приют и ночлег. Именно таким, по ее мнению, должен быть настоящий дом.
Наконец я собрался с силами и открыл дверь, а затем жестом пригласил Морган войти. Ее взгляд заметался из стороны в сторону. В полной тишине мы прошли на кухню. Воздух был пропитан запахами подгоревшей и испорченной еды и свежей краски. В раковине, на плите и на столе громоздилась посуда. В одной из емкостей лежали куриные ножки – обугленные с одной стороны и сырые с другой; в другой – протухший гамбургер. На конфорке плиты стояла кастрюля с замоченными бобами. На столе – тарелки с объедками, рядом – емкость с прокисшим молоком. В банке с грязной водой плавал мертвый головастик. Все ящики и дверцы шкафов были распахнуты настежь. Стены кухни недавно красили желтой краской, наспех и неаккуратно: на шкафах и столешницах – потеки, пол – весь в брызгах.
Повсюду валялась кухонная утварь, а перед раковиной лежала груда моющих средств, порошков, скребков и тряпок. В банке из-под джема стояли мертвые цветы; на столешнице виднелись капли крови, при виде которых Морган вздрогнула. И посреди всей этой грязи и хлама на столе лежал рисунок дома – выполненный пастельным мелком; он был удивительно хорош и напомнил мне место, где Пейдж жила в Техасе. Пройдя в кладовку, мы осмотрели опустошенные полки и вещи, валяющиеся на полу. Морган не промолвила ни слова, пока мы шли в гостиную, но застыла на пороге при виде поваленного на пол шкафа, наполовину выкрашенной стены, засохших огрызков на ковре. Повсюду были разбросаны DVD, книги, альбомы и прочая мелочь. Телевизор стоял на полу, и когда я взялся за пульт, чтобы проверить, работает ли он, то увидел, что включен канал мультфильмов. На заднем крыльце все вещи, кроме дрели и пилы, были сняты с полок и разложены на полу, как и в кладовке.