Нина широко открыла глаза и увидела вплотную лицо Дэнни Конника, а его руку – на своем плече. Он тряс ее.
– Что…?
– Поехали, наркоманка, – сказал он. – Автобус пришел.
Нина приподнялась на скамейке, все еще неуверенная в движениях. Автобус нависал над Дэнни, как Левиафан. Уличный шум отдавался в ее ушах неприятным звоном.
Резкая боль сидела где-то за глазами.
– Автобус?.. – повторила она.
– Ты что, торчишь, Карабальо? – спросил Дэнни.
– Нет, я…
Неужели все это только привиделось ей? И она просто в самом деле заснула тут на скамейке, как какая-нибудь побродяжка?
Нина бросила взгляд на конец улочки. Не веет ли все еще оттуда холодом?
Что это там, в глубине, в тени – глаза, которые все еще смотрят на нее, или просто утренние солнечные зайчики скачут по детским рисункам?
Водитель посигналил.
– Эй, ребята, ну что, едем, или что? – крикнул он.
Дэнни поднял Нину на ноги и подтолкнул к ступенькам автобуса. Он показал свой билет, покопался в кармане у Нины, пока не нашел там ее билет, потом провел ее к сиденью в конце салона. Нина замечала смутно, что все в автобусе смотрят на нее, но была еще слишком не в себе, чтобы побеспокоиться из-за этого нежеланного внимания к себе.
– Ты, что, не знаешь, что бывает от наркоты? – зашептал Дэнни ей в ухо, когда они сели. – Посмотри, на что ты похожа – а еще ведь и девяти нет! Я всегда думал, что ты не такая, Нина.
– Я… Я не на наркотиках, – ответила Нина.
– Тогда что же с тобой творится?
Нина пожала плечами.
Если я скажу, ты не поверишь, подумала она. И вдруг она осознала, что сидит на одном сиденьи с ним, и что ей придется сидеть здесь теперь до самой школы.
Замечательно! Оставалось только надеяться, что никто из ее знакомых ее не видит.
Если хоть словечко разнесется об этом, она погибла.
– Да, пришлось мне поволноваться… – сказал Дэнни.
Нина повернулась к нему и посмотрела на него – по-настоящему посмотрела. И вдруг ей стало ужасно неудобно. Он, конечно, шизик, но вот, он, после того, как она день за днем гоняла и презирала его, сколько себя помнит, он помогает ей.
Старается понравиться. Быть хорошим. А она может только думать о том, как неприятно будет, если кто-нибудь увидит ее с ним.
Да, вот она, твоя благодарность, Нина, сказала она себе.
– Наверно, я все еще не оправилась от вчерашнего гриппа, – сказала Нина вслух.
– Может быть, тебе лучше остаться еще на день дома?
– Господи, ты говоришь, как моя мама.
– Вот спасибо!
Нина не могла удержаться от смеха, при виде рожи, которую скорчил Дэнни.
Нина встретила Джуди в женском умывальнике возле ротонды, от которой, словно спицы от втулки колеса, расходились остальные здания Реддингской Высшей школы. В воздухе плотно висели сигаретный дым и девчачья болтовня – девчонки урывали последние свободные минутки перед началом урока. Джуди прорвалась к зеркалу и переодевалась в то, в чем родители не выпустили бы ее из дома. Она улыбнулась Нине, когда та вошла. Джуди уже сняла приличные блузку и юбку, которые купила ей мать, и надела выцветшие джинсы и цветастую куртку.
Вокруг все гудело от разговоров.
– Слышала о Валери и Брэде?
– Да, они разругались вчера вечером.
– Он такой горячий!
– Исключительно!
– Она, должно быть, совсем свихнулась, раз решила порвать с ним.
– Я слышала, это он порвал с ней, потому что она гуляла с Кейтом Ларсоном.
– У меня, кажется, прыщик в носу…
– Ну, дела!
– Дебби все время над ними смеется.
– Слышали новость? Бет Грант уходит из школы танцевать в «Пуссиз».
– Но это же стрип-клуб!
– Рассказывай!
Нина слушала эту болтовню, не встревая, дожидаясь, когда же Джуди покончит со своей косметикой.
– Ну, как я выгляжу? – спросила та наконец.
– Просто убийственно, – заверила Нина.
И это была правда. Кожа у Джуди была настолько чистой, что за такую Нина готова была застрелиться, а волосы завивались так, будто были курчавыми от природы.
Нине же приходилось каждое утро целую вечность торчать перед зеркалом, пытаясь заставить свои волосы стать хоть чуть-чуть волнистыми.
Только по дороге в класс Нина смогла заговорить с Джуди о том, что случилось с ней утром.
– Это уже слишком, – сказала Джуди, когда Нина закончила рассказ.