Александр Тарасов. Страна Икс.
Раздел первый.
...В левую ноздрю Отцу Небесному...
fiction/politics
Анти-Оруэлл.
...я спросил себя о настоящем: какой оно ширины, какой глубины, сколько мне из него достанется?
— Ну-с, — сказал Добрый Дядя, — сколько же будем ждать?
— Да-да, — засуетился *, — сейчас, сейчас. (Господи, надо же — задумался. Нашёл время. И место. Задумался.)
Перо рвало бумагу, но * торопился. Добрый Дядя, должно быть, куда-то спешил. И ему явно было скучно. Господи, да ведь если подумать, какие это всё мелочи. Все эти наши разговоры. Мышиная возня.
Он закончил.
— Вот, — сказал он. — Всё.
Добрый Дядя небрежно взял бумагу и рассеянно посмотрел на нее.
— Подпись поставьте, — равнодушно сказал он. — Разборчиво. И дату. Вот так. Теперь давайте. — Он ещё раз скользнул взглядом по бумаге и глубоко вздохнул. Открыл папку и вложил туда бумагу.
— Ну что вы сидите? — раздраженно спросил он. — Идите.
— Да-да, — * вскочил, неловко громыхнув стулом, вздрогнул, испугался, застыл на месте. Добрый Дядя поднял глаза. В них читался вопрос. * испугался снова, неслышно задвинул стул и — быстро-быстро — к двери, голова вполоборота — на Доброго Дядю. У двери он снова застыл.
Добрый Дядя вновь поднял глаза.
— Ну что еще? Вам же ясно сказано — идите!
— Домой? — выдохнул *.
Добрый Дядя из секунду закрыл глаза и вздохнул. Было явственно видно, что ему хочется кого-нибудь спросить, почему именно он должен общаться с этими идиотами.
* выскочил за дверь. Постовой сверил пропуск с номером его паспорта и кивнул на дверь.
Весенний ветер ударил в лицо, закружился в волосах. * понесся — как юнец на свидание. Не замечая ни яркой наглой рекламы магазинов и фирм, ни настырных уличных продавцов и проповедников всех сект и религий. Домой, домой! Там жена. Солнышко светило в щели между небоскребами, отражаясь в тонированных стеклах банков и офисов. Улицы гудели народом. Пахло бензином, коньяком, табаком, марихуаной, просыпающейся зеленью. Домой, домой... Мир счастливо улыбался ему. Прохожие им гордились. Домой. Домой...
Он глянул на циферблат ручных часов. Солнечный блик разлагался в стекле на маленькую радугу — аккурат между двумя и тремя часами. В синей части спектра цветов не хватало — радуга начиналась с зеленого. Весна, весна...
— Ну вот и всё, — сказал он счастливо. — Ну вот и всё.
Но это было не всё.
Ровно через двадцать четыре часа он вновь сидел в кабинете у Доброго Дяди, и Добрый Дядя нервно постукивал пальцами по столу.
В глазах у Дяди отражалась противоположная стена.
— Что это такое? — спрашивал Дядя уже в который раз. И снова — уже в который раз — не давал отвечать — успевал первым:
— Я вас спрашиваю — что это такое?
— Э-это...
— Это чёрт знает что! Вы что, маленький ребенок? Вам тут что — детский сад?
— Э-э...
— Хватит! — вдруг крикнул Добрый Дядя и ударил ладонью по столу. Затем встал и пристально посмотрел на *.
* сжался.
— Морду бы тебе набить, — сказал Дядя мечтательно.
* почувствовал, что обижается. Как же так? — ведь он сам, сам, сам. Ведь мог и не идти. Ведь всё сам. Ведь он ничего плохого. И вчера всё было так хорошо. И солнышко светило. И дома, за обедом...
Добрый Дядя не без интереса смотрел на него.
— Так, — сказал Дядя весело, — обиженную невинность корчишь.
— Да, но...
— Ах, «да»? — спросил Дядя с радостной издёвкой. — Так ты, значит, и с женой не спишь? И дети твои — не твои?
— А что вы меня оскорбляете? — вдруг выкрикнул *. И почувствовал, как все внутри похолодело.
— Оскорбляю? — спросил Дядя сурово. И вдруг скривился, словно от запаха гнили. — Оскорблять тебя будут урки в зоне. Просёк?
Повисла пауза.
Добрый Дядя терпеливо ждал ответа. Наконец понял, что не дождется.
— Ну вот что, — сказал он. — Вся эта твоя трепотня годится разве что ж...пу подтереть.
— Но это же правда, — * почувствовал, что его губы произнесли это сами, без участия разума. Разум оледенел. Добрый Дядя вновь скривился.
— Господи, — сказал он теперь уже не сдерживаясь, — и когда эти кретины научатся думать? Наплодили ублюдков — возись теперь с этим дерьмом!
Дядя сел за стол и грустно посмотрел на *.
— У тебя, кажется, дочка сеть? — спросил он.
— Д-да, — ответил * и почувствовал, как все внутри сжалось от этого «кажется». Почему «кажется»? И почему он спрашивает? Ведь он же сам хорошо знает. Ведь только что...