Формально «Сидиромов» — это книга прозы, а «Анархия non stop» — книга теоретических (политических, философских и эстетических) текстов. Но это разделение — мистификация. Цветков все-таки не Сартр, о котором можно сказать твердо: «Дьявол и Господь Бог» — это художественное произведение (хотя и с философским содержанием), а «Бытие и ничто» — это уже чисто философский трактат. Поэтому в «Анархии» минимум два раздела — «Партизаны» и «Проза» — заполнены чисто литературными текстами.
«Сидиромов», продающийся гораздо хуже, чем «Анархия» (та идет нарасхват), отмечен куда большим вниманием критиков (я насчитал семь откликов, в основном, правда, маловразумительных). Очевидно, «Анархия non stop» просто ставит наших литературных критиков в тупик, поскольку написана о том, чего они не понимают. На самом деле «Анархия» куда интереснее «Сидиромова». В «Сидиромове», скажем, есть откровенно неудачная вещь — «Победа над траблами», а в «Анархии» неудачных вещей нет. Именно поэтому читатели «Анархии» согласны часами сидеть в магазине «Гилея», ожидая, когда туда забредет Цветков и они смогут взять у него автограф.
В эпоху, когда наша литература, уйдя от вне- и надлитературных тем, превратилась в междусобойчик и стала неинтересной для всех, кроме самих авторов, их друзей и профессиональных критиков, Цветков возвращается к традиции, решая литературными средствами задачи философские, психологические и политические. В этом смысле он наследник Достоевского и Камю, хотя непосредственно в текстах чувствуется скорее влияние Амброза Бирса, Борхеса, Хармса и сюрреалистов.
Сознание Цветкова катастрофично, но в отличие от других он не боится, а приветствует грядущую катастрофу: «В конце времен (в их истинном начале) перед первым жертвоприношением ... останутся всего двое. Потом плод, примирение с создателем, превращение Евы в ребро мужа, недельный демонтаж декораций. Альтернатива? Палеонтологический музей, на который во-первых и обрушилась наивная ненависть нашего восстания.
Представьте, как хрюкали и трубили в подземных переходах мастодонты и индирикатерии, когда мы откупорили их из витрин. Как шальные от воли стада игуанодонов штурмовали многоэтажные скользкие башни банков и неуклюжие, но властные стегозавры карабкались по балконам, будто по специальным для них лестницам. Тиранозавр с сокамерниками танцевал на крыше Музея Ископаемых, и петляли в небе, выкрикивая допотопные ругательства, крылатые вампиры-птериксы. Триллобиты лезли, торопливо работая сотнями ножек, под асфальт в фонтанирующие решетки канализации, хлынувшей в русла улиц. Аквариумы магазинов. Мутные озера площадей. Кистеперое плавает над прилавком, пробуя кремневыми челюстями кассовый аппарат. Змеиная голова ихтиотвари, выглядывая из волн, оценивает на вечность бронзовый меч утонувшего памятника. Трехметровый богомол перепутал несъедобный электрический столб со стеблем вкусного хвоща из учебника ботаники и получил полный рот искр. Пятятся расколдованные нами рукастые и дрожат от напряжения вырвавшиеся из камня атлетические рептоиды с костяными ирокезами на головах, они бодают автобусы и, победив, роняют транспорт с моста» («Сидиромов»).
Цветков не собирается быть свидетелем или жертвой грядущей катастрофы, а, напротив, готов быть ее со-творцом и активистом, на этом основано его радостное ожидание: ««Ведущие страны», точнее, то, что от них останется после восстания, превратятся в мусор, который подожгут те, у кого будет с собой огонь, те, кто могли бы стать новыми носителями власти, но не захотят этого, те, кто изменят саму природу власти» («Революция»).