Рассматривая, вслед за Дебором, современное общество как «общество спектакля», Цветков, однако, утверждает, что техника этого спектакля износилась, постоянно дает сбои и уже поэтому обречена на поражение при столкновении с новой революцией: ««Не опиум для народа, но народ для опиума!» — репетировал Сидиромов присягу перед зеркалом, он нажал «play», чтобы записать эту фразу, но вдруг брызнула кровь из левой ноздри. Часто техника непредсказуема, магнитофон говорит не то или орет без спросу» («Сидиромов»). Цветков убежден, что это «общество спектакля» уже неспособно эффективно противостоять новой поросли революционеров, если такая поросль откажется от обветшалых догм предыдущего «революционного» поколения (поколения социал-демократических, коммунистических, троцкистских партий) и выработает новые принципы борьбы — борьбы, основанной на самопожертвовании, презрении к смерти и полном отказе от всякого компромисса. «Общество спектакля», собственно, даже не знает, как выглядит враг и где его искать: «Революционер — это субъект, переживший разрыв общественного договора, тем самым он становится аморальным с точки зрения институтов современного общества, т.е. революционер имеет санкционированное новым коллективом и осуждаемое старым коллективом право на любые формы социальной мимикрии ради необратимого уничтожения таковой как явления» («Там, где кончается история, начинается революция»). Цветков называет эту будущую поросль революционеров «партизанами» и полагает, что как сообщество «партизаны» неуязвимы — пока они живы, они недоступны властям, если же они попали в плен, то уже только мертвыми, а таких специалистов, которые могли бы получить информацию от мертвых, власть не имеет: «Разрушение есть созидание. Созидание есть восстание. Атака и исчезновение. «Социальный камикадзе» — определят партизана специалисты, ответственные за порядок на кладбище. У него всегда найдется алмазно-чистой ультралевой кислоты брызнуть в глаза фарисеям от социологии, фарисеям от экономики, фарисеям от психиатрии. Фарисей это и есть специалист, т.е. персонаж, для которого метод изучения дороже предмета изучения» («Дао партизана»).
Поскольку написание текста ради самого текста, с точки зрения Цветкова, занятие глупое и бессмысленное, Цветков превращает текст в призыв: «Не бойся. Нет никакой клетки. Там небо. Небо не знает законов. Оно само себе закон» (Там же). В самом последнем абзаце самого последнего текста в «Анархии non stop» этот призыв вырастает в гимн гибели в бою как единственной форме бессмертия: «Ворота открыты. Тебя уже ждут первые три участника операции и еще те, чьи портреты висели у вас на стене, и другие, незнакомые пока бессмертные братья. У всех бессмертных есть оружие. Они ходят в солнечной форме, такой же, как теперь, у тебя, и руководят отсюда самым серьезным ПОКУШЕНИЕМ. Ты входишь, и светловолосая богиня подает тебе чашу с вином вечной жизни» («Вооруженный рай»).
Прокламировав разрыв с постструктуралистской традицией («Там, где кончается текст, начинается Революция»), Цветков помещает на обороте обложки «Анархии non stop» такой манифест, напечатав его, как и требует революционная традиция, красным на черном:
«Я приветствую всех, кто ворует в магазинах.
Я приветствую всех, кто говорит на непонятном для большинства языке.
Я приветствую всех, кто словом и дело оскорбляет представителей закона при задержании и просто так, ради лишней порции адреналина в кровь.
Я приветствую всех, кто ненавидит финансового дьявола и всех его слуг вне зависимости от их формальной «ориентации».
Я приветствую всех, кто верит только внутреннему голосу и смеется в лицо говорящим от имени «здравого смысла».
Я один из вас. Homo Homini Daemon».
И, подчеркивая преемственность с леваками 60-х, Эбби Хоффманом, с одной стороны, и верный своей установке превращать текст в призыв и практическую рекомендацию, Цветков завершает этот манифест фразой: «Если у вас нет денег, чтобы купить мою книгу, попробуйте ее украсть».