Он вновь поднимался по лестнице. На третьем этаже его внимание привлекли крики из-за двери. Он остановился. Послышались озверелая ругань и звон разбиваемой посуды.
— Давайте, ребята, давайте, — сказал он, одобрительно покачивая головой. — Туда вам и дорога.
Пятый. Музыка в квартире сменилась. Он прислушался. Нет, это уже была не запись. В квартире пели под гитару. Пели «The Answer Is the Blowin' in the Wind»... Теперь он уже не сомневался в правильности своей догадки. Это они. Это чудо. Это невероятное везение. Немыслимое везение. Последний, возможно, раз, бог знает почему и зачем, пришли они сюда — в квартиру, хозяйка которой давно сменила радикальные убеждения своей молодости на убогий мещанский уют сегодняшнего дня. Ну, впрочем, они-то пришли — ладно. Позвала опа их — они и пришли. Однокашница как-никак. Но только второй раз такое уже не повторится. Они — из другого мира. Они ей не нужны.
Значит — сегодня. Сегодня или никогда. «It's Now or Never». Единственная возможность. Последний шанс.
Значит — он должен. Должен дозвониться Бэзу. Бэз был еще одним, кто знал о существовании этой компании. Он не мог не понять, какое это везение — нарваться на них вот так. Тем более — только Бэз мог войти с ними в контакт. Элиз его не знала.
Он снова побежал вниз — к другой будке. «Бэз, Бэз, — умолял он в какой-то тайной надежде, — вернись, вернись же!»
Он не видел Бэза много лет. Со времен той дикой, глупой ссоры. Ссоры, в которой оба были неправы, конечно, и все же более неправ был он, Эл. Бэз, впрочем, тоже был хорош — его послушать, так у него, Эла, уже и права на личную жизнь не оставалось. Вульгарный социологизм какой-то! Фанатизм изувера! Но сейчас он осознавал, что и Бэза можно было понять. И, уж во всяком случае, не доводить дело до разрыва. Ведь столько лет, столько лет вместе... Alter ego...
Телефонная будка. Только бы он был, только бы он был... В одном можно не сомневаться: Бэз поймет и придет на помощь. Только бы он был.
Нету.
Ладно. Пойдем назад.
Он чувствовал все большее и большее возбуждение. На легавых бы не нарваться. Ведь за наркоту примут.
Так, говорил он себе, стоя в подъезде, на площадке первого этажа. Что же делать будем? Что вообще можно сделать? Установить контакт с ними надо? Надо. Но как? Открыто туда не пойдешь — хозяйка не пустит. Это точно. Черт, да впрочем и по-другому никак не получится — ведь Элиз узнает. И сразу поймет, кто это. А уж там она постарается, такого наговорит. Это наверняка. Если уж ТОГДА она сделала все, чтобы они не встретились, то теперь... Тут на секунду пронеслись у него перед мысленным взором эти светлые — до седины — волосы, бледные-бледные губы, голубенькая жилка на переносице...
— У-у! — застонал он и забил кулаком по стене. Боль прогнала видение.
Ну ладно, вновь принялся размышлять он, создавать новую оппозицию надо? Надо. Конечно, надо — особенно сейчас, в эти проклятые, железобетонные, дебильные годы, годы всеобщей тоски и повального пьянства. Надо. Так, хорошо. Средства есть? Нет. Ну, и черт с ними — были бы люди. Оружие есть? Нет. Ладно, дело наживное. Были бы люди. То же и типография. Люди, люди нужны...
— Где же Бэз-то?! — чуть не вслух закричал он и снова кинулся к телефонной будке.
Бэза не было.
Внезапно налетевший ветер ударил в лицо и даже остановил на секунду. Он почувствовал, что его бьет колотун. По мокрой, мгновенно похолодевшей спине ползли новые — горячие — капли пота. Он бросился назад. Зачем — он уже и сам не знал. Его трясло.
Итак, окна. Горят — всё в порядке. Ан, нет — одно погасло. Черт — расходятся!
Он побежал к подъезду. По дороге ему дважды встретились веселые группки пьяных горожан. Группки шарахались от него. Сзади слышалась ругань.
— У-у, суки! — с ненавистью пробурчал он, вбегая в подъезд. Ему подумалось вдруг, что по-настоящему праздновать у нас умеет только обыватель. Взбегая по ступенькам, он с ненавистью глядел вверх. Его трясло всё сильнее. Зубы клацали.
Обыватель, думал он, обыватель. Человек с улицы. Ну, хорошо. Если обыватель умеет гулять, то что же мы умеем? — Портить ему настроение, услужливо подсказал внутренний голос.
Эл с ненавистью глядел на дверь этой проклятой квартиры, и вдруг сознание его словно раздвоилось. Один стоял на лестничной клетке и смотрел, трясясь, на ненавистную дверь, а другой — был внутри.
Внутри веселились.
И тут дверь распахивалась — и в квартиру врывалась толпа легавых. И он, Эл, вместе с легавыми.
— Всем к стене! — орали легавые. — Руки за голову! — И сгоняли гостей прикладами в один угол.