— А товары действительно продаются? — спросил мужчина в клетчатой рубашке, судя по скуластому лицу, чукча или монгол, что-то в этом роде.
— К сожалению, нет, — ответил Роджер Тейлор. — Боюсь, все, что мы можем сделать, это показать их вам. Но могу обещать вам бесплатный стаканчик “Пепси”, когда мы тут все посмотрим. (Это, мадам, такой прохладительный напиток.) А пока что давайте посмотрим вот на эту диаграмму. Как видите, средний заработок промышленного рабочего в США составляет около ста долларов в неделю, что равняется, скажем, тысяче рублей по туристическому курсу обмена. Что на это можно купить? Два мужских костюма, например. Или 76 таких кастрюль, которые мы только что видели. Или 417 пачек сигарет. Или…
— Погодите, — сказал Федор. — Извиняюсь, но я вас перебью: а сколько из этих ста долларов идет в карман этому “среднему рабочему”? Разве он не должен почти тридцать из них отдать на налоги? Я об этом говорю, потому что в Советском Союзе мы налогов вообще почти не платим. И потом, а квартплата как же? А проезд? А медицинское обслуживание — оно-то в Соединенных Штатах уж точно платное. Сколько, по-вашему, на самом деле остается на покупку костюмов и кастрюль?
Все это он произнес, улыбаясь, причем говорил быстро, выпаливая предложения. Экскурсанты, начавшие сочувственно перешептываться при упоминании об американских налогах, повернулись к Роджеру Тейлору, послушать, что он на это скажет. Они напоминали болельщиков на футбольном матче, у которых на глазах мяч только что улетел на другую половину поля.
Гид согласно кивнул Федору. Он тоже улыбался.
— Подозреваю, вы сами можете мне это сказать. Подозреваю, вы говорите о цифрах, опубликованных в апрельском выпуске “Конгрешнл рекорд” — верно?
— Вообще-то да. Согласно этой газете — а она, по-видимому, является официальной газетой правительства США, — “средний” американский рабочий может себе позволить потратить всего семь с половиной долларов из своего заработка на одежду. А ведь на это костюм не купишь.
— Но кому нужно покупать костюмы каждую неделю? — парировал Роджер Тейлор. — Могу сказать вам следующее: в Соединенных Штатах обычный парень, рабочий, считает само собой разумеющимся, что у него будет костюм, чтобы ходить с женой на танцы в пятницу вечером, часто у него есть и машина, как мы увидим, когда доберемся до автомобилей, выставленных на улице. Возможно, чтобы организовать жизнь так, как хочется, потребуется немного усилий, придется быть поэкономнее, но ведь так обстоит дело везде в мире. Главное — условия жизни обычных американцев достигли уровня, который вы видите здесь, и продолжают улучшаться с каждым годом.
— Ага, — сказал Федор, — опять ваш “средний” американец со “средним” заработком. Но у скольких людей этот средний заработок на самом деле есть? Разве не правда, что миллионы американских семей живут на куда более скромные доходы, а три миллиона семей должны как-то ухитряться прожить всего на тысячу долларов в год, что составляет всего двадцать долларов в неделю? Это тоже рабочие, и живут они в страшной нищете. Так разве можно доверять вашим средним цифрам? Вы что думаете, мы поверим, что все эти прекрасные товары на самом деле знакомы обычным американским рабочим? Если у вас такая хорошая жизнь, мистер Тейлор, почему же американские сталевары что ни год, то бастуют?
— Потому что хотят жить еще лучше. Потому что хотят больше зарабатывать.
— Может, эти средние цифры получаются, если сложить вместе заработок капиталистов и рабочих, а потом поделить? — сказал старик, который хотел посмотреть на декадентские унитазы, и фыркнул.
— На самом деле, — сказал лысый мужчина в квадратных очках, до этого молчавший, — это зависит от того, о каком среднем речь — о среднем арифметическом или о срединном значении. — На эту учительскую реплику никто не откликнулся. — У меня есть вопрос, если позволите. Мистер Тейлор, не могли бы вы немного подробнее рассказать о порядке установления цен в американской экономике?
— Не совсем понял вас, сэр.
— Я хочу сказать, как получается, что пачка сигарет стоит… — видно было, как он производит в уме расчеты, — 24 цента? Почему 24 цента, а не 23 или 25? Откуда берется эта сумма?
Роджер Тейлор покачал головой.
— Прошу прощения, — сказал он, — но это вопрос к экономисту, а не к студенту, изучающему литературу. Не могу вам ответить.
— А, — сказал лысый мужчина.
Гид посмотрел на Галину. Выражение его ясно говорило: “Еще что-то?” Она поджала губы.
— О’кей, — сказал он. — По-моему, теперь для нас найдется место в супермаркете.
С этими словами он первым направился вниз по лестнице. Пока они спускались, Галина услышала, как женщина, интересовавшаяся центрифугой для салата, спросила его:
— Вы Пушкина читаете?
Беда была в том, что она действительно в это поверила. Нет, не в то, что все американцы богатые и счастливые или что они могут позволить себе все без исключения товары, о которых говорил Роджер Тейлор; но в то, что в Америке, по крайней мере у некоторых людей, как это ни странно, идет жизнь, о существовании которой она до сих пор не подозревала, жизнь, когда возможно приобретать вещи, вещи такие желанные и красивые, как эти пластмассовые стаканчики, и при этом не надо ничего делать, чтобы их заслужить. Не надо составлять планы. Не надо ничем платить — только банкнотами. Достаточно просто пойти за покупками. Роджер Тейлор говорил о том, что сколько стоит, так, словно деньги были единственным фактором. Эта мысль не укладывалась в голове. У нее было такое же ощущение, как бывает, когда лестница заканчивается на ступеньку раньше, чем ты рассчитывал, и, оказавшись вдруг на ровной поверхности, неожиданно вздрагиваешь, потому что не успел вовремя замедлить шаг. Жизнь, кажется, бывает проще, чем ей представлялось. Хотя, конечно, не для нее. Она все равно живет там, где за жизнь, которую хочешь вести, необходимо платить скукой и неловкостью. “Несправедливо, это же несправедливо”, — думалось ей.
Они прошли через супермаркет; Роджер Тейлор хвастался упаковками фруктового желе, замороженными кукурузными зернами, супом в банках, сухими серыми гранулами, которые, если добавить кипятку, превращались в картофельное пюре. Потом они снова вышли на лужайку и попили черного лимонада из вощеных бумажных стаканчиков. От сладкой жидкости старик рыгнул. За невысокой круговой оградой были припаркованы американские машины. Выглядели они совсем как те, что были на экране под куполом, длиной напоминали акул, а спереди вместо зубов у них имелись хромированные решетки. Все мужчины в группе, включая Федора, приникли к ограде. “О-о-ох, красавицы”, — пропел тихонько Федор и тут же окунулся в мужской разговор о сравнительных достоинствах выставленных моделей — а здесь было от чего облизнуться — и о том, какая марка советских автомобилей к ним ближе всего. (Сошлись на том, что это “чайка”.) Федор предпринял весьма формальную попытку заставить Роджера Тейлора признать, что эти автомобили — буржуазное излишество, но видно было, что говорит он неискренне. Он зачастил еще сильнее, и на этот раз впечатление было такое, будто он каждое произносимое предложение держит на расстоянии вытянутой руки от себя. “Это-же-значит-просто-потакать-своим-желаниям-в-стране-где-тысячи-детей-ложатся-спать-голодными”. Сами-понимаете-я-обязан-это-сказать. Однако слова произносились, и Федор мог честно заявить, что он их произнес. Она же так и продолжала молчать. Время от времени Роджер Тейлор чуть озадаченно поглядывал на нее.
— А где их можно купить? — спросил монгол без особой надежды. — Импортировать их будут?
— Насколько мне известно, таких планов нет, — ответил Роджер Тейлор. — Вам придется справиться у вашего руководства.
Она понимала, что надо поскорее что-нибудь сказать, иначе ей так и не удастся вставить ни слова. Язык у нее словно прилип к нёбу. Пускаться в разговоры не было никакого желания.
Впереди виднелась какая-то выступающая галерея или, скорее, вытянутая эстрада, тоже увенчанная крышей. Вздымавшиеся вверх колонны расширялись, смыкаясь, будто сросшиеся грибы. Внутри от края до края протянулась низкая сцена. Многочисленные группы экскурсантов собирались там в толпу. Роджер Тейлор ввел туда своих подопечных, и они встали в задних рядах, где была тень и от крыши, и от большой сосны.