– Ты ведь не выходишь из себя, как отец.
– Правда, не выхожу. По крайней мере, из-за книг. Хотя, признаюсь, порой они меня задевают за живое. – Он оглянулся на полки. – Порой они ранят меня в самое сердце.
Аттикус подошел к шкафу и снял со знакомой полки книгу с оттиском «Аркхем Хауз»: «Изгой и другие истории» Г. Ф. Лавкрафта.
Аттикус не ожидал, что Лавкрафт ему так понравится. Он писал ужастики, а ими больше увлекался дядя Джордж, тогда как Аттикус предпочитал приключенческие истории со счастливым или хотя бы обнадеживающим финалом. Но однажды ему вдруг взбрело в голову почитать Лавкрафта, и он наугад выбрал повесть потолще: «Хребты безумия».
В книге рассказывалось о научно-археологической экспедиции в Антарктиду. Разведывая новые места раскопок, ученые наткнулись на горную цепь с пиками выше Эвереста. За горами раскинулось плато, и на нем стоял город, построенный много миллионов лет назад расой пришельцев – старцев, или старейшин, – которые прибыли на Землю из глубин космоса еще в докембрийский период. И хотя старцы давным-давно оставили город, их бывшие рабы – протоплазменные чудища, которые назывались «шогготами» – по-прежнему водились в подземных туннелях.
Зря Аттикус пересказал этот сюжет отцу.
– Шугготы? – переспросил тот.
– Шогготы, – поправил Аттикус.
– Без разницы. А их хозяева – старосты…
– Старцы. Или старейшины.
– Дай угадаю: они светлокожие. А шугготы – темнокожие.
– Старцы вообще бочкообразные. И с крыльями.
– Но шкура-то у них белая, разве нет?
– Нет. Серая.
– Бледно-серая?
Были еще подколки в этом духе, а также замечание – вполне справедливое, впрочем – о том, как вольно Лавкрафт обходится с законами эволюции. Потом Монтроуз вроде бы оставил эту тему. Однако прошло несколько дней, и он принес домой сюрприз.
Мама ушла гулять с подругой, и Аттикус был в квартире один. Он читал «Зов Ктулху», стараясь не обращать внимания на жуткое ворчание в трубе под раковиной. Приход отца его даже обрадовал.
Монтроуз перешел к делу прямо с порога.
– Зашел я после работы в городскую библиотеку, – говорил он, вешая плащ. – Решил разузнать кое-что про твоего дружка мистера Лавкрафта.
– И что? – безрадостно откликнулся Аттикус.
В голосе отца звучали одновременно злоба и удовольствие – наверняка откопал что-то очень неприятное, специально, чтобы расстроить сына.
– Он еще и поэт, оказывается. Не Лэнгстон Хьюз8, конечно, тем не менее… Вот, почитай.
Отец вручил Аттикусу стопку печатных листов, которые напоминали дешевую пародию на запретные тексты из произведений Лавкрафта. Это был какой-то любительский литературный журнал, размноженный на древнем ротаторе и переплетенный в два заляпанных листа картона. Хотя титульная страница отсутствовала, судя по наклейке на обложке, экземпляр был отпечатан в Провиденсе в 1912 году. Как журнал попал в чикагскую библиотеку – загадка, но раз он и впрямь существовал, то неудивительно, что отец смог его разыскать. У него прямо нюх на такие вещи.
Нужную страницу отец заложил библиотечной карточкой. Аттикус перелистнул. Там были напечатаны два юмористических четверостишия за авторством Говарда Филлипса Лавкрафта.
Стихотворение называлось «На сотворение негров»9.
«Порой они ранят меня в самое сердце…» – еще как.
Появился Джордж и принес кофе.
– Перебираешь старых знакомых?
– Ага. – Аттикус вернул книгу на место и принял из рук Джорджа чашку. – Спасибо.
Они сели на диван, и Аттикус вдруг почувствовал, как на самом деле устал.
– Ну, что там во Флориде?
– Сегрегация, – ответил Аттикус и сразу подумал, что выбрал неподходящее слово: то же самое можно было сказать про что угодно, хоть про Чикаго.
Но Джордж понял.
– Так и знал, что на Юге тебе не понравится, просто не ожидал, что ты так скоро оттуда уедешь. Думал, до конца лета протянешь.
– Я тоже так думал. И вообще, собирался потом в Калифорнию… а потом получил вот это.
Он протянул Джорджу отцовское письмо.
Дядя узнал почерк на конверте.
– Да-да-да, Монтроуз спрашивал твой почтовый адрес.
– Не говорил, зачем?
Джордж засмеялся.
– Ну ты даешь. Чтобы он да признался, что хочет тебе написать? Просто попросил твой адрес – «на всякий случай». Пока тебя не было, постоянно выпытывал у меня, где ты да как ты, но признаться, что он и вправду беспокоится, – упаси боже. Так, посреди разговора, словно невзначай спросит: «О, и раз уж зашла речь, про нашего парня ничего не слышно?»