— Теперь я самый настоящий миллионер!
Фраза произвела превышающий все ожидания фурор. Сальвадор буквально впился удивленным и растерянным взглядом в друга, лихорадочно соображая, не сошел ли тот с ума, или не решился ли его безбашенный друг устроить странного рода розыгрыш. Но столь живописное удивление нисколько не удовлетворило Бернара, театрально замолчавшего в самый интересный момент. Молчал и Монтеро, буквально опешивший, и чуть ли не распахнувший рот от обуреваемых чувств. Прервал молчание француз, полностью испортив всю напряженность момента, созданного им самим. Ну не мог он в силу своего характера долго молчать, тем более в тот момент, когда желал поделиться с лучшим другом важнейшей новостью всей его жизни.
— Да, мой дорогой Сальвадор, именно такая у меня была реакция, когда я получил извещение о вступлении в права наследства! Это не шутки, дружище!
Буквально сияя от счастья, тараторил француз. Он достал из внутреннего кармана смятый клочок какой-то бумаги. Развернув, сунул ее в руки оторопевшиму ученому и с торжествующим видом победителя проговорил:
— Читайте!
Гербовый лист гласил следующее:
«Извещение уважаемому Бернару де Шатильону касательно наследства, отошедшего коему по причине кончины его достопочтенного троюродного дядюшки со стороны правой руки — потомственного лорда и по совместительству одного из богатейших людей Канады — Вильяма Симарда; заключающегося в двадцати четырёх тысячах акров земли, как обработанной так и необработанной, незастроенной и застроенной различными зданиями, как то: жилыми, промышленными, и коммерческими постройками, а так же в движимом имуществе, как то: дорогих коллекциях, атрибутах внутреннего убранства, драгоценных металлах, как в слитках, так и в виде монет, и прочее и прочее. Из постановления, вынесенного верховным Канадским судом с 30 августа 1932 года, полностью переходит в единовластное управление вышеупомянутого Бернара де Шатильона, по причине отказа от большей части вышеописанного громадного состояния прочих наследников. Все необходимые бумаги, как то: копии завещания, подписанные документы об отказе прочих наследников, метрические свидетельства и проч., удостоверенные верховным канадским судом, перейдут в руки главного наследника незамедлительно».
Документ скрепляли печати и нижеследующие подписи. К документу прилагалась громадная выписка конкретных составляющих завещанного богатства, как перешедших в руки немногочисленных родичей француза, так и самому Бернару. Ему досталось более пяти восьмых от всего, свалившегося столь внезапно, наследства. Прочитав все это, Сальвадор неуверенной рукой передал листы обратно французу и, противореча всем ожиданиям Бернара, вместо громких поздравлений погрузился в задумчивое безмолвие. Теперь настала очередь француза поразиться до глубины души.
Шатильон глядел вытаращенными глазами на друга, не понимая, почему сие грамоты привели к немости испанца.
— Ты чего?..
Несмело поинтересовался Бернар.
— Дар речи от счастья потеря что ли?
Но его вопросы остались без ответа. Физиономия Монтеро подернулась нотками недовольства, вследствие того, что его неугомонный, и с этого момента, очень богатый друг отвлекает его от тяжелых раздумий. Не выдержав молчания ученого, Бернар сорвался с места и зашагал взад-вперёд размышляя вслух о том, как же ему повезло, и что теперь он сможет сделать с полученным состоянием. Рассуждал француз с присущей ему горячностью, часто прыгая с мысли на мысль, сбиваясь и перебивая самого себя. Сальвадор словно не замечал бубнящего Шатильона, продолжая обдумывать что то, по всей видимости, очень важное. Наконец он произнес очень спокойным голосом такую фразу, от которой вновь вышагивающий француз осекся в своих рассуждений и застыл в неестественной позе. Фраза гласила следующее:
— А ты не думал, дорогой мой друг, почему твои достопочтенные родственники отказались от большей части наследства, согласились довольствоваться лишь крошками с барского стола?
Услышав это, Бернар постоял пару секунд, после чего так же быстро вернулся на лавку и, сверкнув глазами, проговорил:
— И ради этого вопроса ты заставил меня переживать, молчав практически десять минут?!
— Да я и менее пяти минут не молчал…
Неуверенно проговорил ученый.
— Пяти невыносимо долгих, и показавшихся мне вечностью, минут.
Укоризненно процедил Шатильон.
— А что касается моих родственников, коих, как ты знаешь, осталось не так чтобы много; все они — до глубины души верующие баптисты.