— Не хочешь — не слушай! — взвился Ляховский.
Вскоре послышался звонкий голос Юрки Селиванова:
— «Вот уже четвёртый день валяюсь в окопах», — с выражением начал он.
— Да он там и двух часов не был! — перебил чтеца возмущённый Вовка Конюшов.
— Усохни, Репа! Дай послушать, — бросил Малышкин.
— Бас! Всем молчать! — призвал к порядку Крестов. — Юрка, читай дальше!
— Пи-и-ить! — попросил Герман.
— Очнулся! Живой! С возвращением! — загалдели друзья, приветствуя ожившего товарища. — А мы думали, ты уже «того»! — радостно сообщил Мамонт.
— Не слушай дурака, — перебил его Крестов, — никто и не думал, что ты «того».
— Что читаете? — спросил Герман, не выпуская кружку с холодным чаем из рук.
— Друг твой отписался в «Комсомолке», — пояснил командир. — Юрка, давай сначала!
— «И. Пардонов... фронтовой корреспондент «Комсомольской правды», — вернулся к своим обязанностям Селиванов.
— Иона Ионович! — хохотнул из кружки больной.
— Заткнись, подранок! — раздражённо крикнул Крестов. — Не успел оклематься, а уже за своё!
— «Репортаж с поля боя — вывел название статьи голос чтеца. — Вот уже четвёртый день валяюсь в окопах...»
Долгое время Селиванова никто не перебивал.
— «...не обошлось без потерь и с нашей стороны, — выводил он, — при штурме позиций душманов ракетой «Стингер» был сбит вертолёт гвардии капи...»
— Вот пидорюга! — не выдержал Конюшов. — Его тогда и рядом не было... и «Стингера» никакого не было, и никто никого не штурмовал.
Реплика участника событий была воспринята с пониманием, только радист Колосков неприятно поёжился. Герман постепенно оживал. Он допивал вторую кружку заваренного специально для него чая, прикусывая куском колотого сахара.
— «...среди убитых душманов мною был обнаружен китайский военный советник, нашедший свою бесславную смерть в далёких...»
— Это он про китайскую обложку к документу, — подмигнул Герману развеселившийся Конюшов.
— «...по данным из надёжных источников, в Пакистане при содействии американских специалистов генетиками в погонах выведен особый вид комаров, которые своими укусами поражают нервную систему только бойцов и командиров Советской Армии...»
— А это он о чём? — не выдержал Крестов, подозрительно косясь на Германа.
Герман усилием воли скорчил серьёзную физиономию и даже подбодрил Селиванова: «Читай, Юра, читай дальше!»
— Когда ты успел? — прервал Селиванова командир, обернувшись к пунцовому от еле сдерживаемого смеха Герману. — Я же тебе приказал не умничать!
— Так это когда было... — залился безудержным смехом окончательно оживший больной.
Глядя на воскресшего товарища, к его звонкому смеху присоединились и остальные, включая Крестова, который подбросил поленья в общий костёр веселья, поведав друзьям об истории с НЛО в Тура-Буре.
Герман быстро восстанавливал силы. После долгих дней болезни на него напал необычайный жор. Он поглощал по две миски ненавистной ему гороховой каши, давился гречкой, вскрывал банку за банкой восхитительную белорусскую тушёнку.
Командировка заканчивалась. Несмотря на грозные окрики начальства, «каскадёры» всё чаще и чаще отлынивали от своих прямых обязанностей, предпочитая работе прохладную тишину городских дуканов. На исходе июля одуряющая жара окончательно сковала силы двух враждующих сторон. «Духи» мирно пасли скот, собирали второй урожай, в то время как их соплеменники из противоположного лагеря маялись от жары и скуки в душных казармах, постигая азы всепобеждающего марксистско-ленинского учения.
Однажды, по возвращению из города с очередной россыпью колониальных товаров, при въезде в Самархель машине «каскадёров» перегородил путь воинственного вида часовой-афганец.
— Дрешь! — истошно орал охранник, делая воинственные выпады автоматом с примкнутым штыком в сторону рижского «батона» с красным крестом. Пылающий праведным гневом Герман выскочил из кабины навстречу союзнику с неистребимым желанием набить ему морду.
Вдруг ревностный служака принял строевую стойку, взметнув автомат на плечо, и звонко щёлкнул каблуками.
— И-и-задарамо-желамо, командон-саиб! — гаркнуло чучело, сверкнув из-под каски белками знакомых глаз.
— Гульмамад?! — опешил мгновенно остывший Герман.
В ответ «Морчак» расплылся в ослепительно-белой улыбке «смерть дантистам». Герман обнял своего афганского друга и, стуча головой о его каску, прильнул к гладко выбритой щеке с розовеющим шрамом.