Компания затихла и несколько опешила. Герман просто остолбенел. Ольга замерла, превратившись в японскую фарфоровую статуэтку. Её муж, словно продолжая урок хороших манер, картинно улыбался, скаля зубы по американским лекалам.
— А он вообще-то живой? — в полной тишине прозвучал чей-то женский голос. Этот наивный вопрос разрядил обстановку. Толпа зашлась истеричным хохотом. Герман, который вознамерился выступить с категоричным опровержением, плюнул на всё и со словами «Эх ты!» чмокнул Наталью в щёку и плюхнулся на диван. Сытин, совершенно довольный произведённым эффектом, раскрутил табурет в обратную сторону и ударил по клавишам. «Наш паровоз вперёд лети... В коммуне остановка...», — козлиным тенором запел Наташкин муж, толкая локтем ещё не пришедшего в себя второго тапёра. И через мгновение они уже насиловали инструмент в четыре руки, оглашая квартиру и её окрестности своими мерзкими голосами.
К Герману подходили ещё незнакомые ему музыканты, парами и по одному, наигранно-чопорно представлялись, говорили банальные глупости, тут же смеялись, повизгивали и предлагали выпить на брудершафт.
— Гера, брось ты их всех, айда к нам, петь будешь, — крикнул Сытин, вновь вернувшийся к импровизациям на тему песен из кинофильма «С лёгким паром».
— Я ж из всех песен только по куплету знаю, — попытался отнекаться разоблачённый чекист.
— Ну и хрен с ним, ты только начни, у нас есть, кому подхватить.
Толпа, предчувствуя очередной прикол, жидко захлопала в ладоши и вразнобой потребовала: «Просим! Просим!» Генка Сытин наливал другу-тапёру водку, когда Герман внезапно грянул всю глотку:
— Бо-о-оже, царя храни-и-и! Си-ильный, держа-а-авный...
Сытин залпом выпил рюмку виолончелиста и на слове «державный» ударил аккордами. Несмотря на тонкий козлиный голос, Генка обладал абсолютным слухом и часто на спор угадывал, повернувшись спиной к роялю, любую клавишу, которую недоверчивые спорщики нажимали на инструменте. Зычный голос Германа, отточенный двумя годами службы в армии, не мог заглушить блеяний своего талантливого аккомпаниатора, который в такт старого российского гимна тряс маленькой головой с жидкими длинными волосами. Виолончелист, обидевшись за уведённую из-под носа рюмку, быстро её наполнил, встал и залпом осушил. После чего налил вторую и с грацией пьяного бегемота заковылял к Герману.
— Молодец! Орёл! Наш мужик! — заворачивая кренделем руку для брудершафта, басил виолончелист. От суровой необходимости слиться устами с музыкантом Герман отвертеться не мог. И он, продолжая петь, встал с дивана.
— Эммануил, — представился новый знакомый и смачно облобызал Германа.
— ...на славу, на сла-а-аву... — доблеивал державный гимн одинокий Сытин.
— Густо поешь, — одобрительно отозвался новый знакомый о его вокальных способностях, — должно, в хоре КГБ научился?
— Да меня только приняли... нету там никакой хора!
— А чем же вы тогда занимаетесь там?
— Да так, разным... по мелочи...
Одинокий тапёр уже играл и пел песни из мультфильма «Голубой щенок».
— Как они тебе?
— Кто?
— Голубые... щенки, ёптыть!
— Да никак, — не совсем врубаясь в сказанное, пытался избавиться от виолончелиста Герман.
— Не терплю!.. Полконсерватории — гомики... жопники голубые, мля-нах!
— Понимаю... Мануил, а что вы все до меня докопались. Ну, служу я...
— Ув-в-важаю!
— Нет же, погоди, вот глянь только, видишь — Андрей, что рядом с японочкой стоит.
— Андрюху знаю и Ольгу-японку тоже...
— А ты знаешь, что Андрей — лауреат Премии Ленинского комсомола?
— Не гони! Он же ни на одном инструменте не играет, медведь на...
— Блин, он по физике лауреат, по ядерной, понял!
— Че не понять, бомбу делает, и праи-и-ильно! — икая, согласился Эммануил.
— Нет, бомбы он не делает. Он открыл новый эффект, понимаешь, если... — и Герман с жаром начал излагать суть квантового эффекта, открытого мужем его подруги: — ...представь только... энергетическая яма... проявляется туннельный эффект... через энергетический барьер... попадая в запретную зону... сливается с ядром... осколки новых элементов... — тараторил Герман в ухо насупившемуся виолончелисту. — Ну, ты понял! Он же почти Эйнштейн!
— Смекаю.
— Ну вот, а ты — «кэгэбэшник», «кэгэбэшник»! Вот настоящий мужик! Науку двигает, — отводя от себя внимание, распространялся Герман.
— Как, говоришь, через туннель трахал?
— Да ну тебя, Мануил! — отчаявшись сбросить с себя ярмо всеобщего интереса, только и мог сказать раздосадованный Герман.