— Я не посмотрю, что парторг, завалю сегодня и... чтоб завтра выступать не смогла! — парировал член семейной партячейки и выразительно показал руками — что он сделает с парторгом.
— Ты ей «этим» горло не заткнёшь, раззадоришь только!
— И... и горло тоже...
— Тьфу на тебя, Витёк, ничего у тебя святого...
— Я извиняюсь, мужики... у меня вот тут 75 копеек... пятнашками не поменяете? — прервал мужской разговор Герман. — Мне бы по межгороду позвонить.
Оба пролетария молча полезли в карманы и начали выуживать мелочь. Потом высыпали её в протянутую ладонь. Герман стоял как вкопанный с пригоршней монет в вытянутой руке. Он весь ушёл в слух. И было от чего. На самом отшибе промокшего летнего кафе сидело пятеро мужчин, вспарывавших ночную тьму взрывами хохота и громкими восклицаниями.
— ...прямо под Кабулом!.. Га-га-га!.. Бэтээром — в дерьмо!.. А там этого много? И-ха-ха!
Герман, как зачарованный, даже не поблагодарив путейцев, двинулся к весёлой компании. «Свои!» — мелькнула обоснованная догадка. Даже не спрятав мелочь в карман, а лишь прижав раскрытую ладошку к халату, обрадованный молодой человек, сбивая стулья, подошёл к вмиг затихшей компании.
— Здорово, мужики! — радостно воскликнул он.
— Здоровее видали... Плыви себе, убогий... Здесь не подают... — вразнобой ответило несколько голосов. А самый длинный вдруг вытащил из кармана горсть медяков и протянул их оторопевшему коллеге.
— Да мне... да я... — заблеял Герман.
— Извини, земеля, чем могу, — даже привстал длинный.
— Я свой! — возопил совсем растерявшийся Герман.
— Твоих ещё в двадцатом постреляли! Бери, басмач, что дают, и проваливай! — угрожающе добавил самый мелкий.
— Я — в «Каскад»! В Фергане — на сборный пункт! — отчаянно возопил «однополчанин».
За столом напряглись. Мелкий встал и недоверчиво спросил:
— Имя командира «Каскада»?!
— Лазаренко! Генерал Лазаренко.
— Документы покажь! — не унимался недопёсок.
— Да ты что! Своих не признаёшь, — расстёгивая халат и запуская свободную от пятнадцатикопеечных монет руку во внутренний карман пиджака, кипятился Герман.
— Ладно, не вопи! Откуда будешь? — осадили его из-за стола.
— Из N-ска!
— А что басмачом вырядился?
— Друг халат дал... пальто в камере хранения оставил.
— Во сколько поезд?
— Мой — в девять... Да тут всего лишь один вечерний поезд, — начал приходить в себя Герман.
— Садись к нам... Как звать?
— Герман!
— Садись, Герман... на, выпей!
— Я сейчас, только закуску принесу, — с этими словами опознанный чекист метнулся к своему столу, прихватил свёрток и через минуту разворачивал его перед своими новыми товарищами.
Время до отхода поезда прошло незаметно. Шестеро молодых ребят несли содержательную чушь, прыгая с темы на тему. Мелкий оказался старшим лейтенантом из Свердловска, ветераном, возвращающимся в Афганистан после первой командировки. Он нарочито тихим голосом посвящал новобранцев в премудрости службы за канавой. Остальные почтительно внимали, боясь перебить его неловким вопросом. Потом снова хором галдели, оглашая опустевшее кафе свежими матерками.
Мангал догорал. Перепившие путейцы-пролетарии по очереди пытались подняться со стульев, но тут же падали обратно. Наконец тот, у кого жена была парторгом, изловчившись, встал и протянул другу руку. Тот по ней, как по канату, подтянулся и, прихватив бидон, пошёл к выходу.
— Витёк, за мной, — промычал воскресший путеец.
— Иду уже... а ты не беги... не поспеваю, — выписывая кренделя, эхом отзывался товарищ.
— Во надрались гегемоны, — несколько завистливо прокомментировал кто-то из чекистов.
Вокзальный репродуктор возвестил о подаче на первый путь пассажирского поезда до Ферганы. Компания молодых людей резво сорвалась с места и выкатила на перрон. Герман сбегал в камеру хранения и догнал коллектив, когда он уже загружался.
— Гера, давай к нам! Вагон пустой. Мы с проводницей договорились, — позвал старший лейтенант из Свердловска.
— Бегу, Сашок! — ответил Герман, передавая ребятам чемодан и пальто.
Поезд тронулся.
В вагоне
Вагон действительно оказался полупустым. Будущие воины-интернационалисты заняли отсек возле туалетной комнаты. Мигом накрыли стол, и вечер знакомств и воспоминаний продолжился. Герману вдруг сделалось тоскливо. Захотелось домой, в тёплую постель, захотелось услышать тихое сопение сына, привычные шлепки падающих со стен тараканов. Захотелось жены. Не просто женщины, а именно жены. «Да... что-то я расклеился», — грустно подумал он, запахнув полы ещё влажного халата и выходя в тамбур. За окном мелькали полустанки. Колёса, подражая ударнику из «Бони-М», отбивали привычный железнодорожный ритм. Вагон качало, скрипели какие-то железные сочленения. Вдруг зашипели тормоза и поезд начал замедлять ход. Запахло пережжённым металлом. В окне замелькали вагоны стоящего товарняка. Потом пошли платформы с накрытой брезентом техникой. Поезд Ташкент — Фергана замедлял ход и, наконец, совсем остановился. Напротив окна тамбура вырисовывался силуэт драпированного маскировочной сеткой танка.