— Мазила! Целься лучше! — рявкнул прапорщику командир вертолёта.
«Дум-дум-дум...» — снова ожил АГС. Мины стали рваться на крыше дома.
— Молодец, Коржов! Дай ещё пару залпов.
Снова летят мины. Дом уже разрушен, первые языки пламени вырываются из руин. Вертолёт, описав полукруг, набирает высоту.
— Что это с ним? — спрашивает второй пилот, указывая на лежащего с закрытыми глазами афганца.
— Перепугался с непривычки, должно быть, — поясняет приходящий в себя после приступа тошноты Герман.
Из-под опущенных век афганца текут слёзы. Он поминутно стирает их платком и, наконец, не сдерживаясь, плачет навзрыд.
— Хон`э аз ма! (мой дом!) Хон`э аз ма! — всхлипывает наводчик, сползая с кресла.
— Кажется, мы его дом разнесли, — догадывается командир экипажа.
— Да, промашка вышла, — соглашается Крестов, вытаскивая афганца из кресла.
— Бывает, — сокрушённо говорит второй пилот, и машина ложится на курс.
Весь остаток пути Герман успокаивал безутешного афганца. Он вытирал его измазанное лицо, давал клятвенные обещания возместить потери. Даже высказал надежду, что его афганский друг ещё сумеет наплодить с десяток таких патриотов, как он сам, но, взглянув на сморщенное лицо старика, понял, что с «приплодом» он слегка переборщил.
— Подходим к заданному квадрату, — крикнул из кабины пилот.
— Гера, тащи наводчика, — распорядился Крестов.
Герман, поддерживая осунувшегося старика под локоть, провёл его в кабину. Агент-наводчик занял своё место, вытер в последний раз лицо промокшим от слёз платком и уставился в окно.
— Узнаёшь? — спросил его Герман.
Афганец утвердительно затряс головой, преображаясь буквально на глазах. Уже через минуту он азартно тыкал пальцами в стекло и восторженно лопотал.
Герман с Крестовым с грехом пополам добились от наводчика информации о месте расположения оружейного склада противника.
— Как бы нам не промахнуться, — озабоченно сказал командир вертолёта, — где-то здесь поблизости наша застава.
Вертолёты ринулись вниз. Вот из-под днища отвалила первая двухсоткилограммовая бомба.
— Тикаем! — крикнул командир и резко потянул рычаг управления на себя. Герман чувствовал, как его тело наливается свинцом. Вертолёт уходил от взрыва. Внизу содрогнулась земля. Машину слегка подкинуло.
— Пронесло! — радостно сообщил второй пилот.
Разворот в гигантской карусели, и снова — атака. Разрушенный посёлок затянуло чёрным дымом. Прапорщик, опустив ноги в бездну, стреляет из автомата через раскрытый проём двери. На курсовом пулемёте работает Крестов. Последний заход. Вдруг, чуть поодаль, с небольшой «высотки» в сторону атакующих летят три сигнальные ракеты: красная, зелёная и ярко-голубая. Оживает рация:
— Вы что там, охренели? — прорвался сквозь шлемофоны русский мат.
В ответ летит отборный мат командира группы. Затем словесная дуэль утихает. Помрачневший лётчик коротко докладывает невидимому начальству: «Есть... Так точно... Возвращаемся на базу... Есть трибунал... Никак нет... Это всё «каскадёры»... Есть выкинуть за борт!» Афганец, подчиняясь древним инстинктам, сжимается в комок.
— Кажись, своих задели, — кричит на ухо Герману встревоженный Сергей.
— Пипец, мужики! Отлетали! — поворачивается командир вертолёта. — Наших накрыли! — И, упираясь взглядом в сжавшийся комок афганского тряпья, сквозь зубы цедит: — Нафара — за борт!
Герман пытается вмешаться.
— Иди на хрен! — орёт командир. — Я что сказал — за борт этого урода!
Несчастного старика тащат к открытой двери. Афганец истошно кричит и вдруг, освободившись от одежд, выбрасывает вперёд и вверх все четыре конечности.
— Так он в дверь не пролезет, — бесстрастно комментирует прапорщик, пытаясь кантовать наводчика боком.
— А ты попробуй его головой вперёд, — советуют из кабины, но цепляющийся за жизнь старик принимает позу паралитика и мёртвой хваткой цепляется за выступ двери.
— Ёшкин-вошкин! Ну и сила! Отодрать невозможно, — сетует прапорщик, пытаясь снова перехватить афганца за талию, и буквально через секунду: — Ой, сука! Он меня за руку укусил!