— Да, товарищ нарком — ответил я — даю слово офицера.
— Михаил Петрович, давайте без чинов — предложил Кузнецов.
— Почту за честь — ответил я.
— Михаил Петрович, я никогда не спрашивал Вас о своей дальнейшей судьбе, считая это неуместным, хотя, не стану скрывать, мне очень хочется это знать — не сочтите мои вопросы завуалированной попыткой узнать свое будущее — начал объяснять свою позицию Николай Герасимович — но, сейчас в верхах начались нехорошие шевеления, касающиеся послевоенного распределения средств между армией и флотом, поэтому я хочу спросить Вас прямо — что было с флотом после войны, в Вашем прошлом?
Я немного помедлил — говорить горькую правду о послевоенном погроме флота мне очень не хотелось, но лгать Николаю Герасимовичу, не отделявшему свою судьбу от судьбы нашего флота, вложившему в него свою душу, я не мог даже «во спасение».
— Будет плохо, Николай Герасимович — глядя ему в глаза, ответил я — подробностей я, честное слово, не знаю, но после войны была большая драка не просто за финансирование, столкнулись две концепции будущего флота — армейцы хотели видеть флот силой, обеспечивающей потребности армии, тогда как моряки выступали за флот — равноправную армии силу. Вы и Ваша команда выступали за строительство мощного, сбалансированного флота, со временем способного бросить вызов янки — армейцы же хотели, во-первых, поддержки приморского фланга армии, во-вторых, еще одну «Битву за Атлантику» силами подводных лодок, чтобы в будущей войне пресечь поступление американских подкреплений и снабжения в Западную Европу.
Сухопутчики победили — обеспечив и упразднение самостоятельного Наркомата ВМФ, и разгром флотских кадров, и фактическое замораживание строительства тяжелых надводных кораблей, классом выше легкого крейсера на полтора десятилетия — крайне однобокое развитие нашего флота, которое так и не удалось преодолеть, несмотря на все усилия Сергея Георгиевича Горшкова. Наш флот стал вторым в мире после американского, присутствуя во всех океанах — но мы так и не избавились от крена в сторону легких сил и подплава, единственный нормальный авианосец построили в самом конце советской эпохи, (кстати, его назвали в Вашу честь). А второй, однотипный ему, готовый на восемьдесят процентов, в 1991 продали за границу на слом — и по этой цене его купили китайцы, и собираются достраивать. Крейсера и эсминцы выходили недопустимо малыми сериями, отчасти из-за того, что судостроительная промышленность срывала по срокам все программы ВМФ.
В 1947 году был неправедный «суд чести», именно что в кавычках, вошедший в историю как «Дело адмиралов» — где Вас, Галлера, Алафузова и Степанова, с подачи Булганина, обвинили в передаче союзникам данных по высотной парашютной торпеде, некоторым артиллерийским системам, картографической информации. Всех признали виновными, и дело передали в Военную коллегию Верховного Суда, где Вас понизили в звании до контр-адмирала, а остальным дали срока. Алафузову и Степанову Вы смогли немного помочь в 1951 году, добившись их перевода из одиночек в общие камеры, а Галлер умер в заключении в 1950 году.
— Михаил Петрович, очень деликатный вопрос — помолчав, спросил Кузнецов — поймите меня правильно, пожалуйста, — мне надо знать, кому я могу доверять — не для себя, для флота — кто предал?
Мне было трудно ответить на этот вопрос, очень уж это отдавало доносительством — но глядя в глаза Кузнецову, я понял, что он не лукавит. И будет стараться для флота — не для себя.
— Первоначальный донос написал каперанг Алферов — а топили Вас Абанькин, Левченко, Харламов под руководством старавшегося изо всех сил Кулакова.
Николая Герасимовича просто передернуло от брезгливости — и я его хорошо понимал, будучи наслышан еще от отца об исполнителях расправы. Кадры были один другого краше — Алферов, при несомненных послевоенных заслугах в создании атомного оружия, в 30-е увлеченно искал и находил «вредителей и врагов народа» на минно-торпедном производстве. Не замеченный в каких-либо успехах во время войны Абанькин тем не менее получил орден Ушакова неизвестно за что — надо полагать, на суде он отрабатывал сию высокую награду. Харламов почти всю войну руководил нашей военно-морской миссией в Великобритании, так что объявить его английским шпионом было легче легкого — вот и доказывал свою лояльность предательством. Левченко, после сдачи Керчи, заработавший прозвище «подземный адмирал», едва спасенный Кузнецовым от расстрельной стенки, и «отличившийся» организацией и планированием десанта на остров Соммерс, — комментировать этот организм, «отблагодаривший» Кузнецова за спасение своей шкуры, мне просто не хотелось. Ну и главный инквизитор ВМФ Кулаков — в оценке этого деятеля батины сослуживцы придерживались редкого единодушия, искренне сожалея, что его никто не утопил в выгребной яме. К сожалению, таковы были реалии сталинской эпохи — мужество и самоотверженность, честность и порядочность тесно соседствовали с жестокостью и предательством, доносительством и мерзостью, зачастую тесно переплетаясь в непредставимых для человека другой эпохи сочетаниях.