Я заглянул под корни и сказал:
— Здорово спрятался. Сверху ничего не видно.
Она молча кивнула, отставила лукошко и начала разгребать ветки и листья. Показалось сено. Лидка разгребла его, и мы увидели черные пятки. В одной торчала старая заноза. Лидка сказала:
— Дальше я не могу… Как могилу разрываешь. Давай ты!
Я не стал разрывать могилу, а взял Петькину ногу, уперся в корень и потянул. Из берлоги послышалось рычание. Лидка охнула и отвернулась. Петька рычал все громче и за что-то цеплялся. Я и на этот раз оказался сильнее его. Вскоре Петька очутился на поверхности, сел и протер глаза. Увидев наконец меня, он спросил:
— Рабочих не хватает, Главный комендант? Фига тебе! Убирайся прочь и не мешай мне делать то, что я хочу. Тут Мурлындия!
— Уберемся вместе, — сказал я.
— Не желаю тебя слушать! — отрезал Петька. — Пошел прочь, пока я тебе не надавал по шеям.
— Ты… мне? — спросил я со смехом.
— Именно я тебе! — грозно крикнул Петька. — Я и укусить могу. Я теперь отчаянный, мне все равно.
— Ой, какой ужас! — вскрикнула Лидка. — Разве можно кусаться?
Только теперь Петька ее заметил.
— Чего притащилась? — спросил он, стряхнув с головы сено.
— Прошлый раз ты был в тапочках, а теперь босой. Где твои тапочки? — спросила Лидка.
— Тапочки ее интересуют, — буркнул Петька. — Внешний вид… Когда в жизни нет главного, все остальное не имеет никакого значения. Проваливайте, а то я у вас еще лепешку попрошу!
— Я захватила! — радостно воскликнула Лидка.
Она подала Петьке толстую поджаристую лепешку. Петька схватил ее и, ворча, стал кусать. Лицо его становилось добрее. Лидка подсела ближе, глядела на Петьку во все свои синие глаза и ласково гладила его руку.
— А что там? — спросил Петька, заглянув в лукошко. — Грибы?
— Ой, Петенька! — закричала Лидка. — Отравишься! Они сырые!
— Чушь! — коротко сказал Петька и стал есть сырые грибы горстями. — Я их сколько уже съел, а все здоровый… Хороши еще можжевеловые ягоды. От них сытость. А лучше всего орехи. Только их мало, не уродились в этом году.
Лидка охала, вскрикивала и закрывала лицо руками.
— Завтрак окончен, — сказал я, когда Петька доел грибы и облизнулся напоследок. — Брось дурить. Пойдем домой, Петька!
— Проваливай, проваливай, — замотал он головой. — Чего это я позабыл в твоем доме?
— Это и твой дом, — вмешалась Лидка. — Ты его тоже строил.
— Точно, строил… — сказал Петька. — Хорошее было время.
— Еще лучше будет! — воскликнула Лидка. — Только надо умыться, причесать волосы и попить горячего чаю.
Петька взглянул на нее исподлобья и проговорил:
— Горячий чай — это убедительно… Такого баловства я себе давно не позволял… Ну, а потом что?
— Потом сколотишь себе кровать, — сказал я.
— Допустим… А потом?
— Потом будешь делать все что хочешь. Работать тебя никто не заставит, закон Мурлындии остается в силе. Только живи как человек, мой шею и ешь ложкой. Остальное придет само собой.
Лидка сказала:
— Помнишь, ты мечтал: «Сяду посреди улицы и буду играть на гитаре».
— Не сяду, — сказал Петька.
— Почему? Ты же хотел!
— Мало ли что хотел… Я не умею играть на гитаре.
Он разгреб листья и вытащил облупившуюся, покоробленную гитару.
— Волшебник дал за три банки муравьев, — сказал он. — Я думал, что если все что хочешь, так сел и заиграл. А оказалось, еще научиться надо…
Петька размахнулся и трахнул ненужной гитарой об сосну.
— Видишь ли, Петр, — сказал я ему, — все дело в том, что никаких высоких желаний у тебя нету. Просто до удивительности мелкие у тебя желания. Все свелось к тому, чтобы полегче жить.
Я думал, что Петька начнет ругаться, но он посмотрел на меня понимающим взглядом и произнес:
— Мой бывший друг Митька-папуас сказал бы: «Это мудро». Ладно, ребята, пошли домой. Для начала я хочу помыться!
Лидка чмокнула его прямо в немытый нос. После такого Петька уже не шел, а просто-таки летел на крыльях…
Я проводил их до дома, потом отправился на стройку посмотреть, как там идут дела. Улицы были совсем пустынны. Казалось, что жизнь в Мудросельске прекратилась. Но я знал, что это не так. Над половиной домов возвышались, дымя, печные трубы. Значит, половина жителей не спит. Мои усилия не пропали даром.