***
Он знает, что в своём странном наряде похож на чёрную птицу. Маска с острым крючковатым носом, глаза прячутся под выпуклыми стёклами, ботфорты, перчатки из грубой кожи и плотный плащ — чумной доктор. Его основная задача даже не в том, чтобы врачевать — в том, чтобы остановить мор, не дать болезни распространится дальше. Большинство крестьян смотрят на него с ужасом, словно он и есть чума. А под всем этим жарким и ужасно неудобным одеянием скрывается ещё молодой мужчина, белобрысый, с блёклыми ресницами и россыпью бледных веснушек на лбу и щеках, выпускник медицинского факультета, мокрый от пота, уставший, но улыбчивый. Но они этого разумеется не видят и не знают, эти невежды, которых он пытается выкрасть из цепких когтей смерти. Чумной доктор чаще отнимает надежду, чем приносит её. Пальцы в толстой коже гнуться с трудом. Он задирает рубашку на мальчике, что не спит и не бодрствует, только смотрит перед собой мутным взглядом. Тело почти чисто — пострадали в основном ноги и ещё два нарыва повыше ключиц. Чумной Доктор достаёт из своего сундучка порошок бычьей желчи, объясняет - из-за маски голос звучит невнятно — сколько добавлять в воду и велит поить больного каждый час. И откуда же часы в этой хижине, морщится мужчина под маской, но окружающим видна только невозмутимость его чёрной личины. На самом деле желчь не так уж и нужна, но Чумной Доктор выучил наизусть, что люди — будь то особы королевской крови, практичные ремесленники или безграмотные кнехты — ждут от него лекарства. И если он скажет, что больного достаточно поить чистой водой — дело лишь в частоте и количестве — ему не поверят, и, пожалуй, не станут следовать его рецепту, а будут действовать с помощью травяного дыма, предоставив лихорадке свободу сжечь изнутри охваченное невидимым пожаром тело. Поэтому Чумной Доктор даёт порошок и обещает прийти через два дня.
Он и действительно собирается прийти. Тех, кто кашляет и захлебывается кровью, Чумной Доктор никогда не посещает второй раз, он не тратит время на тех, кому помогать уже поздно. Но пока чума не проникла в нутро — сохраняется маленькая возможность. Надежда на то, что вода потушит лихорадку, надежда на то, что огонь сможет выжечь скверну и хворь. Он придёт, если, конечно, будет жив. Сколько эпидемий пришлось ему пережить в прошлом, гоняясь за чумой по королевствам… Но любая может стать для него последней. Эта женщина, Ильзибель, склоняется перед ним, целует его в непроницаемую перчатку, смотрит заискивающе. Зря, думает Чумной Доктор, зря… Но молчит, он не кудесник и не провидец, всего лишь лекарь, а значит нет у него права лишать людей надежды…
========== Полёт ==========
Пегий шёл неровно, время от времени мотал головой, вздрагивал, когда мундштук врезался в губы, и, казалось, больше всего хотел сбросить седока. Взяв поводья в правую руку, Малькольм успокаивающе похлопал мерина по шее. Пегий был послушным и добрым, но немолодым - под седлом ему не приходилось ходить уже давно. Да и Малкольм хорошим наездником не был: на широкой спине мерина он смотрелся точно мешок с репой, а волнение добавляло резкости движениям, что злило Пегого ещё больше.
Надо было убираться отсюда. Из деревни, где смерть начала свою жатву. И поскорее. Пока его не задержал никто из родни Ильзы — с женой Малкольм ладил, но её отец и братья сильно его недолюбливали. То ли за то, что он чужак, то ли потому, что считали что не дело дочери зажиточного крестьянина выходить за бедняка всё достояние которого — пара рук, готовых взяться за любую работу. Ветер разносил запах гари и смерти. На площади и у домов заражённых жгли костры. И Малкольм, удерживая поднимавшуюся тошноту, старался реже вдыхать, с силой сдавливал бока Пегого пятками, и лишь когда разбитую колею дороги обступил лес, и запахи человеческого жилья остались позади, позволил себе выдохнуть. Выдохнуть страх, наполняющей его тело и лёгкие, и вдохнуть надежду. Жалкую надежду, на то, что конец — ещё не сейчас. Что ещё есть время в запасе… Немного времени, украденного у судьбы. Надежда пахнет хвоёй, и влажной землёй, и прелым мхом.
На развилке Малкольм завернул налево — в сторону Нимбурга ехать опасно, невозможно. А значит, его путь будет пролегать по полузаброшенному заболоченному тракту, который должен привести его в Срединные Земли. Малкольм собирался в спешке, да и выходить из дому нагруженным припасами — тоже самое, что кричать на всю улицу — «Я беглый, а герцогские указы мне - до ветру сходить, навалить да подтереться». Так что в привязанной к седлу тощей котомке болтались бутыль с пивом да одинокая коврига хлеба. Продержаться на этом можно было дня два, но к этому сроку Малкольм рассчитывал оказаться уже далеко отсюда. Рука невольно нашарила кошель, где среди медников спрятались две серебряные монеты. Если что, сойдёт за мзду? - тревожно вопрошает сам себя Малкольм, но вместо ответа к нему приходят другие, не прошенные мысли. Перед глазами встаёт Ильза. Не такая, какой он оставил её сегодня, а — растрёпанная, без чепца и шали, с глазами, опухшими от слёз. Оплакивающая их первенца. Уве. Они только и успели, что назвать его — но жизнь мальчика оказалось такой же короткой, как и его имя. Малкольм сглатывает. Скоро Ильза — и Румпельштильцхен — окажутся там же, где и малыш Уве, и будут лежать там вечность, придавленные четырьмя локтями влажной и рыхлой земли. Малкольм шумно вздохнул, отгоняя от себя видение, пробормотал под нос «Мёртвым деньги не пригодятся» и позволил Пегому перейти на шаг. Он вовсе не хотел загнать его в первый же день.
***
- Малкольм! Малкольм Храбрый! - выкрикивает мальчик, но не слышит ответа. Прохладный ночной воздух холодит ноги, он — в небе, и небо кажется ему бездонным. Внизу выстроились маленькие игрушечные домики. Неужели это их деревня? Мальчик хочет спуститься к крышам, но лететь против ветра неумолимо увлекающего всё выше, оказывается не так то просто. Как он не старается, ему не удаётся даже удержаться на месте. Крытые соломой хижины, дом старосты с выложенной красной черепицей крышей и аккуратной белой трубой становятся совсем крошечными, и Румпель уже не может различить, где его собственный дом. Как же он сможет вернуться? Если бы Малкольм Смелый был рядом, он, наверное, сумел бы указать ему путь. Но волшебного человечка нигде не видно. И как же искать его в небе, где нет ни дорог, ни тропинок, ни улиц? Где же этот странный трубочист, неужели растворился в воздухе? Или просто ему приснился? «Приснился! Так я всё-таки сплю,» - осеняет Румпеля, и эта мысль придаёт ему сил. Это сон. А, значит, можно летать и не падать, плавать и не тонуть, кормить драконов с ладони и не бояться обжечься их огненным дыханием, заблудиться и забыть дорогу домой, но всё равно проснуться в своей постели. И можно не противиться утягивающему в звёздную высь упрямому ветру, а усесться ему на спину и узнать, что там, в сердцевине неба.
Мальчик переворачивается лицом к звёздам, и, вспомнив, как чёрный человечек усаживался в пустоту словно в удобное кресло, кладёт под голову скрещенные руки и пытается устроиться по-удобнее. Ветер уносит его выше и выше, подталкивает в спину, играет волосами, щекочет босые пятки, то нежно покачивает в своих объятьях, то порывисто подкидывает вверх. Эта скачка длится так долго, что мальчик успевает привыкнуть к перепадам настроения подхватившего его вихря и даже огорчается, когда ветер вдруг исчезает. Воздух вокруг так неподвижен, что вдыхать его с непривычки трудно. Вокруг лишь пустота, звёзды, что кажутся по-прежнему далёкими, серебряный лунный луч, тянущийся через всё небо и утопающий в оставшихся далеко внизу рваных хлопьях тумана. Мальчик задирает голову и смотрит туда, где этот луч берёт своё начало. Луна сильно подросла с тех пор, как Румпельштильцхен смотрел на неё с земли. Теперь уже ни хлебная лепёшка, ни головка сыра не могли сравниться с ней своими размерами. Румпель касается лунного луча. Он оказывается неожиданно упругим и плотным, пружинящим под рукой.