***
Здесь было лето — под ноги ложилась сочная высокая трава, шелестели широкими листьями деревья. Румпель шёл следом за Арном и копил вопросы. Что это за остров? Кто его правитель? Почему Малкольм Храбрый так похож на его отца? Как отыскать дорогу домой? Что это за синие цветы, закрученные, точно бараньи рожки? Как Арн находит путь без тропинок и дорог? Поблизости есть пасека или звонко жужжащие над тяжёлыми головками цветов пчёлы — дикие? Арн — это полное имя или прозвище? Но когда они достигли буковой рощи, все вопросы вылетели у мальчика из головы.
Это не было деревней. Сильфы спали там, где их сморит сон, ели там, где находили пищу, а от непогоды укрывались под кронами деревьев, столь древних, что под порывами ветра их ветви жалобно скрипели. Но главным отличием было не отсутствие домов. Здесь не было взрослых. И девочек. Все встретившиеся Румпельштильцхену сильфы напоминали мальчишек: от едва стоящих на ногах малышей до парней почти расставшихся с детством. Они не были схожи друг с другом, но общей была бледность, и гибкость, кажущаяся не человеческой, и густые длинные волосы — белые, синие, красные, зелёные… А почему?.. - пытался спрашивать Румпель, но его каждый раз прерывали, обнажали в улыбке зубы, неизменно белые и ровные, смеялись серебряно точно в горле у его собеседников прятались маленькие колокольчики. Этот смех был так заразителен, что Румпель не мог на него обижаться и к звенящим тонким звукам присоединялось его собственное отрывистое хихиканье. Да, сильфам было не до ответов, они — играли.
За этот день Румпель узнаёт больше игр, чем за всю свою предыдущую жизнь. Он спасает принцессу от драконов, сам исполняет роль злобного разбойника и даже прекрасной дамы — за неимением девочек — изображать их приходилось по очереди, ощупью, с завязанным полоской мягкой ткани глазами, ловит своих приятелей за запястья, осваивает игру в «дюжину» и строит маленький дом из влажной земли, щепок и мха… Всё это захватывает его и возвращение домой напрочь исчезает из мыслей. Только когда небо темнеет и солнце начинает клонится к западной стороне горизонта, Румп вспоминает, что так и не выяснил ничего про дорогу к дому. И ещё — после жёлтых сладковатых цветов карганы — он не держал во рту ни крошки съестного.
- Интересно, что едят сильфы?
Он произносит это вслух, и Двойняшки — пара совершенно одинаковых крепких и широких в плечах сильфов со спускающимися до лопаток фиалковыми волосами — переглядываются удивлённо.
- То что захотят, разумеется, - отвечают они хором.
Близнецы зеркальным жестом пожимают плечами и Румп слышит их хохот — заливистый перезвон двух бубенцов.
- Ты голодный, что ли? - спрашивает один из двойни, тот что стоит слева.
- Ещё как, - признаётся мальчик.
- Он голодный! - восклицает второй близнец и улыбается во весь рот, словно удачной шутке.
- Чего смешного? - переспрашивает Румп угрюмо.
А сильфы уже окружают его плотным кольцом, хихикают, качают головами, шуршаще перешёптываются, указывают на него пальцами…
- Чего такого? - мальчик прикрывает голову в защитном жесте. Ему не нравится, когда над ним смеются. И у них в деревне мальчишки так обступали того, кого собирались…
- Ничего, - внезапно говорит Арн, и другие — Малышка, Болтун, Уве, Кудряш, Хельмут и другие те, чьих имён он не запомнил, подхватывают шелестом: - Ничего, ничего, ничего.
- Просто странно, - продолжает Арн и слегка прикусывает нижнюю губу острыми белыми зубками. - Большинство из нас не помнят как это — быть голодным. Мы не нуждаемся в пище так, как ты…
- Но мы едим, - вставляет Болтун. - Ради удовольствия.
- Остров даёт нам всё. Достаточно пожелать, - поясняет Арн грустно.
- Мы запросто раздобудем тебе еды, - снова влезает Болтун.
А Малышка — долговязый, с острым выпирающим кадыком и огненно-красными волосами — опускает голову и просит почти застенчиво:
- Можно, я?
Прежде, чем кто-то успевает возразить, он выставляет вперёд ладонь и на ней появляется нечто аппетитное — крохотная корзинка из золотистого пшеничного теста заполненная диковинными фруктами.
- Пирожное, - объявляет Малышка гордо.
Румп тянется к лакомству и расправляется с ним в два укуса.
- Точно хлеб с мёдом, - удивляется он.
- Вкус, - поясняет Арн. - такой как захочешь и вообразишь.
- А сам я… - начинает мальчик.
- У тебя тоже так получится, - кивает сильф. - Когда ты станешь одним из нас.
- Как мне стать таким? - спрашивает мальчик и смотрит на Арна сосредоточенно.
Тот поясняет:
- Просто. Достаточно захотеть остаться здесь навсегда. Никогда не пытаться вернуться в то место, которое раньше называл домом. Играть, но не делать ничего полезного. Ну, если захочешь ты можешь сделать маленькую земляную хижину, как сегодня… А задумаешь построить настоящую, в которой можно жить… Или вместо волшебной пищи, попытаешься приготовить настоящую… Это убьёт тебя, если ты станешь одним из нас.
- Убьёт, - повторяет мальчик, пытаясь разгадать смысл сказанного. Он не глупый, он уже слышал о смерти, да и видел её, пусть слова были другими.
Будешь делать всё правильно и этого не случится, - успокаивает Арн. - Со временем, обретёшь своё настоящее имя. И забудешь, как был человеком.
- А тебя, как звали раньше? - не может удержаться от вопроса Румпель.
- Так и звали, - отвечает Арн почти сердито. - Меня никак не могут забыть там. Слишком долго. А пока помнят… Нового имени мне не получить.
Румпелю кажется, что в глазах у сильфа блестят слёзы. Только кажется. Это всего лишь отразившийся в светлых глазах луч солнца, прячущегося за горизонт.
- Слишком много слов приходится на тебя тратить, - говорит Арн недовольно, и сильфы, ещё недавно разглядывавшие мальчика с недоверчивым любопытством, перестают обращать на него внимание.
Румпелю больше всего хочется заплакать. Так он и поступает: опускается на ещё хранящую дневное тепло землю, закрывает лицо ладонями, тонко всхлипывает, размазывает заливающие щёки капли, сжимается в комочек и не стыдясь рыдает. Слезы бывают и сладкими. Особенно, если плакать прижавшись к тёплому боку, ощущая на плечах тяжесть маминых рук. Но здесь, на острове Нигде, у слёз другой вкус — на губах оседает солёная горечь. Румпель вжимается в землю и горестно всхлипывает. И слышит чьё-то сдавленное рыдание. Плачет здесь не он один.
На остров опустилась ночь, и сильфы уснули. Кто-то пристроился на ветвях, кто-то лежит прямо на траве, широко раскинув руки. Большинство вечных детей спит мирно, по лицам их блуждают сонные улыбки, а груди едва вздымает лёгкое дыхание. Но не все сильфы одинаково спокойны. Хельмут стонет во сне, и его мокрое лицо блестит при лунном свете. Плечи Уве, лежащего так, что волосы закрывают его почти полностью, содрогаются от рыданий. Арн лежит на корнях старого бука, и зрачки его движутся под сомкнутыми веками. С губ срывается тихое бормотание: «Забери меня, мама». Так вот в чём дело, догадывается Румпель. Те из них, что носят прежние имена, те, кого помнят за пределами острова, и сами не могут до конца забыть свою прошлую жизнь, и воспоминания о ней возвращаются к ним ночами. Мальчик спешит прочь. Ему кажется, что если он заснёт в этом месте, казавшемся ему днём таким уютным и безопасным, то к рассвету его лицо примет оттенок слишком бледный для человеческой кожи, а волосы окрасятся в какой-нибудь яркий цвет. Мальчик не знает, как ему добраться до дома, но помнит, как попал сюда. И если вернуться назад по собственным следам… Румпель утирает слёзы и вступает на тропинку, ведущую к морю.