Разумеется, я был наслышан о Пустышках. У нас в доме, пожалуй, ни один вечер не обходился без того, чтобы отец не отпустил в их адрес какой-нибудь язвительный комментарий. В том ворохе сведений, что сыпались на мою голову из самых разных источников, встречались и откровенно бредовые россказни, и те, что вызывали улыбку, а встречались и такие истории, от которых мурашки пробегали по спине. Кто знает, что может взбрести в голову человеку, у которого в мозгу заменили несколько шестеренок…
В общем, к такой встрече я оказался совершенно не готов.
— Ну ты меня напугал! — ответ девушки с некоторой задержкой сумел-таки добраться до моего оцепеневшего рассудка, — да уж, малость заплутала. Это дорога в Кемарово, верно?
— Э-э-м-м-м, — только и смог выдавить я. Мои глаза тем временем лихорадочно и суетливо изучали незнакомку, пытаясь отыскать признаки неведомой опасности.
Худое бледное лицо с игривыми ямками на щеках, аккуратно подстриженная шапка бронзовых волос, вежливая улыбка на тонких губах и открытый, доброжелательный взгляд, в котором все явственней начинала проступать озабоченность.
— Ты в порядке? Ты не болен?
— А? Я? Э-э-э, нет, все в порядке, — дар речи, наконец, вернулся ко мне, правда, в сильно урезанном виде, — все нормально, да.
— Ты уверен? Ты такой бледный!
— Нет-нет! Все отлично! — затряс я головой, в то время как мой взгляд оставался прикован к злополучному медальону.
— Ну ладно, — с некоторым сомнением уступила она и повторила свой вопрос, — эта дорога в Кемарово?
— Ага!
— Говорят там рынок хороший. Если я так поеду, я на него попаду?
— Да, с полкилометра, не больше. Мимо не проедете.
— Что это ты вдруг на «Вы» перешел? — девушка удивленно вскинула тонкие брови.
— Я? Да так…
— Тебя как зовут-то?
— Меня? Олег, — я понимал, что с каждой секундой становлюсь все больше похож на идиота, но ничего не мог с собой поделать.
— А меня — Вика, — представилась она, — тебя подвезти?
— Нет! — пискнул я, покрываясь потом от одной только мысли о том, чтобы очутиться с ней в одной машине, — не надо, спасибо! Я вообще шел в другую сторону!
— А почему оказался на дереве?
— Я отдыхал… уже отдохнул! Мне уже пора, извините!
— О! Прошу прощения! — Вика взялась за руль, — не смею тебя более задерживать. Спасибо и всего наилучшего!
Автомобильчик глухо заурчал и покатился дальше по пыльному проселку. Я же, скатившись с ивы, перемахнул через забор и прямо через поле кратчайшим путем со всех ног помчался к дому.
Отец сегодня снова не пошел на работу, поскольку ожидал чьего-то звонка, и сидел на веранде, в очередной раз ковыряя вынутый из скважины насос, который ломался с прямо-таки удручающей регулярностью. В несчастном аппарате уже не осталось ни одной родной детали, но это ничего не меняло.
Я взлетел на крыльцо, весь покрытый пылью и задыхающийся после стремительного забега.
— Я Пустышку видел! — выпалил я, остановившись прямо перед отцом.
— Пустышку? — перепачканные в машинном масле руки застыли над распотрошенным насосом, — где?
— Там, у перекрестка, — я махнул рукой с сторону дороги.
— Давно?
— Да только что, минут пять назад!
— Ты уверен?
— Я видел медальон у нее на шее, — я покрутил пальцем около того места на груди, где он висел у Вики.
— И что она там делала?
— Поехала на наш рынок.
— Какого черта ей здесь надо?! — фыркнул отец, ни к кому конкретно не обращаясь, и вновь пристально посмотрел на меня, — она тебя видела?
— Да, мы с ней…
— Ты что, с этой мразью разговаривал!?
— Да так, всего пара слов… — я слишком поздно понял, какую оплошность совершил, — она только…
Грозно, как надвигающееся цунами, отец поднялся из-за стола. Он отбросил в сторону отвертку и крепко ухватил меня за подбородок мозолистой и пахнущей металлом рукой.
— О чем вы с ней трепались!?
— Н-ничего особенного, — его пальцы так сильно сжимали мою челюсть, что говорить было даже немного больно, — она лишь спросила, как проехать на рынок, и все.
— Что еще? — он встряхнул меня, почти оторвав от земли, — что еще ты ей рассказал? Она у тебя еще что-нибудь выпытывала?
— Т-только мое имя, — проблеял я, безуспешно пытаясь попятиться.
— И ты сказал ей?
— Ну-у-у…
— Отвечай!!!
Я очень хотел соврать что-нибудь, но мой своенравный язык рассудил иначе.