Молодые парни неотрывно глядели в глубоко запавшие черные глаза дядюшки Шунга: не эти ли глаза видели славного богатыря Ту? А старый Шунг неспешно обмял пальцами щепоть табаку, набил трубку, отщипнул лучину от расплющенной бамбучины в сплетении пола, прикурил, затянулся и выпустил целое облако густого терпкого дыма. Тотчас и глубоко запавшие глаза его, и высокие морщинистые скулы, длинная седая борода с усами утонули в дыму. Он дождался, покуда рассеется дым и уймется зашумевшая было молодежь, и продолжал:
— Почтенный Тхиенг, мой дед по отцу, и отец мой, почтенный Кланг, всегда говорили: кто захочет одолеть француза, пусть отыщет людей кинь и снова соединит клинок меча с рукоятью. Ему уготована будет победа…
Когда он закончил свой рассказ, время уже перевалило за полночь. Птица тяоао кричала в небе: «Тяо ао!.. Тяо ао!..» Где-то на горе Тьылэй рычал тигр. Деревенские старцы все как один отправились на покой. Лишь десятка полтора парней остались в общинном доме и молча сидели вокруг очага. Все так же тихо и неумолчно журчал в ночи ручей Тхиом.
Воды его будут бежать всю ночь напролет и на рассвете вольются в реку Ба, а к полудню добегут, наверно, до деревни славного Ту… Который уж год пошел, как он умер? Почему же никто из бана до сих пор не отправился на поиски людей кинь? Не соединил чудесный меч? Да и где он теперь, этот клинок? Куда подевался? Народ из деревни Конгхоа — и Нуп, и Гип, и дядюшка Па… — многие, всех и не счесть, ходили в Анкхе гнуть спину на француза и видели там людей кинь. Им тоже, как и людям бана, приходилось надрываться на подневольной работе, платить подати французу, точно так же страдать и маяться.
И кто знает, куда задевали они свой клинок? Кто скажет, удастся ли людям без меча славного Ту хоть когда-нибудь сбросить тяжкое, позорное ярмо?.. Лет с двадцать пазад, точнее, в одна тысяча девятьсот двадцать пятом году, храбрец Ма Транг Лон из племени мнонг взбунтовал против француза чуть не весь округ Лан. Но в конце концов повстанцам пришлось покориться и снова, как прежде, гнуть на француза спину, выплачивать подати. Наверно, и дядюшка Ма Транг Лон не отыскал меч славного Ту…
Даже огонь задумался — опал, съежился. Общинный дом погрузился в безмолвие.
Первым нарушил молчание Зиа.
— Весь рис на полях созрел, — сказал он. — Скоро небось пожалует француз.
Слова его вдруг всполошили всех.
Сип — он сидел поодаль от очага, в полумраке — прихлопнул комара и заговорил, словно обращаясь к самому себе:
— Деревня Баланг — это дверь, а наша деревня Конгхоа — это дом. Месяц назад француз бросил бомбу на Баланг, и тамошний люд покорился ему. Теперь, я думаю, подошла очередь Конгхоа.
Следом заговорил Гип, первый средь здешних парней игрок на рожке; он сидел, закутавшись в одеяло, лицо его не было видно, лишь копна густых волос торчала наружу.
— Скоро лишимся всего — и коров, и поля, — сказал он, протяжно вздыхая. — Пойдем с голодухи в лес копать клуб-пи май. Вряд ли достанется нам созревший рис. Хоть бы небо покарало окаяанного француза за все его злодейства!
Тут встал еще один парень.
— Нет! В этом году убегать не будем! — сказал он громким, рокочущим баском. — Будем драться! Перебьем их, иначе нам не есть своего риса. Деды наши били француза, а мы что, хуже? Вечно убегать, прятаться — нет, так нам не выжить. Погибнет все племя бана, до последнего человека. Вот что нас ждет…
Во рту у него торчала трубка. Рослый, широкий в плечах, да еще закутанный в одеяло, он заслонил весь очаг. Огонь в очаге плясал, и тень стоявшего то вырастала во всю стену, то съеживалась. Глаза его чуть выступали из орбит, от ушей к подбородку тянулась редкая борода.