Дядюшка Па недавно похоронил жену, остался у них маленький сын, которого он таскает теперь на спине.
— Веришь, Нуп, — говорит он, — у меня на сердце то же, что у тебя. Как придем на новое место, сразу сделаю себе самострел. Нагрянет француз, будем драться. Только вот с сыном как быть? Да и стрелок-то теперь из меня никакой. Ты бы мне присоветовал, Нуп, за что взяться. Говори, я все сделаю.
— Хорошо бы уговорить парней наших сделать себе самострелы. Вы человек почтенный, вас всякий послушает.
И старый Па, посадив ребенка за спину, идет говорить с людьми.
Нуп, оставшись один, долго думает. Нет, надо драться с французом, его можно одолеть… Ручей журча бежит у его ног, то прячась во тьме, то мигая светлыми бликами. Вот так и в душе у Нупа тьма и свет все время сменяют друг друга. Всю ночь может он простоять, глядя на ручей, ни на мгновение не сомкнув глаз…
Новую деревню возвели у ручья; отсюда до Конгка полдня ходу. И прожили здесь спокойно один год.
III
Нуп стоял в подполе, у сваи. Звучавший в ночи детский плач болью и гневом отзывался в его сердце. Нуп вспомнил о сыне старого Па. Его звали Тун. Когда жена старого Па умерла и ребенок лишился молока, старый Па стал жевать молодые сочные початки кукурузы и давать эту жвачку сыну. Он укладывал малыша на пол и изо рта в рот осторожно кормил его, беловатый сок кукурузы заливал щеки ребенка и стекал на настил. Расставленные руки его упирались в пол по обе стороны от малыша — ни дать ни взять петух, прикрывает крыльями цыпленка, потерявшего мать; и хоть велики крылья, да нет в них того тепла… Тун рос очень плохо. На лице его, схожем с отцовским, видны были лишь большие карие глаза, печальные и ясные.
«Ах, дядюшка Па, где вы теперь? — думал Нуп. — Тун небось плачет, заходится. Вы утешаете его, а он, бедняга, все зовет маму. Экая напасть!.. Проклятый француз!..»
Сегодня утром француз схватил старого Па, а вместе с ним и Туна.
Месяц назад он нагрянул в деревню Конгле. Дважды уходил в лес тамошний люд, но на сей раз пришлось покориться французу. А нынче поутру он объявился на полях близ Конгхоа.
Нуп в это самое время ходил в Конгка наменять соли. Парни стали бить по французу из самострелов. Но он ответил частым огнем из ружей, и пришлось им разбежаться. Враги схватили старого Па с Туном, сестрицу Он да двух парней — Гунга и Зиа — и увели их в свою крепость.
Под вечер прислали они человека из Конгле объявить во всеуслышание деревне Конгхоа:
— От вашей деревни взято пять заложников. Ежели вся деревня до последнего человека сдастся властям, пятеро заложников будут освобождены. В противном случае они будут казнены.
И вот стоит Нуп, а вокруг земляки: Шунг, Сип, Гип, Зу…
— Слушай, Нуп, — говорит старый Шунг, — я не хочу, чтобы умер дядюшка Па, не хочу, чтобы умер Тун… Хватит, покоримся французу — хоть для вида… Ты слышишь, Нуп?
Стиснув рукой самострел, Нуп натягивает тетиву.
— Нет! — кричит он. — Не покорюсь!
— Значит, ты хочешь смерти всех пятерых?
Он не отвечает. Стиснув зубы, он чувствует: глаза и веки разъедает горечь, словно по ним мазнули стручком перца. Гнев распирает грудь. Почему? Кто скажет? Почему француз все время берет над нами верх? Вон деревня Конгле покорилась. Не сегодня завтра черед Конгка и Ханынга. А куда бежать деревне Конгхоа? Осталась ли еще земля у нашего племени бана?.. Да есть ли он в самом деле у киней, клинок славного Ту? Почему не слыхать, чтоб они бились с французом?..
Так стоит он и думает до полуночи. И лишь когда купа малых звезд[7] останавливается над его головой, он смиряется: ничего не поделать, послушаем дядюшку Шунга. Пусть он и уводит к французу половину деревни — десять семей или, как говорится, очагов. Тогда дядюшка Па с Туном, Он, Гунг и Зиа будут спасены. А остальные десять очагов уйдут вместе с Нупом поближе к деревне Конгка, построят заново дома, понароют вокруг волчьих ям, натыкают в землю шипов да кольев. С Нупом пойдут семьи Лиеу, Зу, Сипа и Гипа…
Они прожили на новом месте год. Потом француз нагрянул в Конгка и Ханынг. Пришлось обеим деревням покориться. И тамошний люд отправился гнуть спину к французу в крепость Полебонг.
После этого француз собрался выступить на Конгхоа. Деревня всполошилась. Она была как камень посреди потока — со всех четырех сторон вода; как зверь, забежавший в деревню, — со всех четырех сторон люди. Нуп хотел уходить дальше в горы. Но Сип сказал:
— Нету нам больше пути. Куда ни пойдем, всюду француз прибрал к рукам и леса, и горы. И не осталось такого места, где люди бы вместе с нами встали против француза.