Церера погладила обложку «Книги потерянных вещей», как могла бы погладить спящую кошку. Хотя ей не хотелось признаваться в этом самой себе, она поняла, что отдалилась от художественной литературы настолько, что больше уже не могла использовать ее как форму бегства от действительности – а у нее было больше причин, чем у большинства людей, для желания отрешиться от жизненных реалий хотя бы на короткое время. Церера даже не могла списать это свое разобщение с литературой на произошедшую трагедию, поскольку это продолжалось еще с подросткового возраста. Она просто разлюбила выдуманные истории, а то, что случилось с Фебой, лишь подтвердило их бессмысленность. И вправду, что в них такого хорошего? В счастливых историях ничто не соответствовало действительности, а грустные не могли поведать вам ничего такого, чего бы вы сами уже не знали.
«Вот вам моя собственная история: некогда у меня была дочь, но ее у меня украли, а вместо нее оставили куклу по ее образу и подобию».
И все же…
Книга на столе так и звала ее, желая, чтобы ее прочли. Церера подумала, что такое могло быть из-за ее связи с «Фонарным домом», старой усадьбой ее автора, гниющей на больничной территории, и тайной его исчезновения. Эти вещи придавали книге осязаемость. Делали ее более актуальной, и поэтому Цереру интересовала не столько сама книга, сколько обстоятельства, связанные с ее созданием. По крайней мере, это то, что она сказала себе, даже уловив в своих словах скрытую ложь. Как ни странно, но все, что касалось опыта чтения этого романа, теперь приводило ее в замешательство. Совсем недавно Церера поймала себя на том, что погружается в него с головой, сама того не замечая, а когда наконец вынырнула обратно, то была потрясена, обнаружив, что прошло почти два часа – настолько захватила ее история о мальчике, который теряет свою мать, обретает нежеланную мачеху и сводного брата и отваживается заглянуть в некие края, реальные или воображаемые (это так и осталось неясным), созданные на основе книг на его полках и его любимых сказок. На страницах этой книги обитал Скрюченный Человек – существо, которое, как справедливо заметил Оливье, носило то же прозвище, что и монстр из истории, придуманной ею для Фебы. Единственное объяснение, которое пришло Церере в голову, заключалось в том, что некогда в прошлом она, скорее всего, прочла рецензию на эту книгу или статью об ее авторе и сохранила эти детали в своем сознании.
Церера принялась готовить ужин, хоть и не была особо голодна. Удовольствие от еды – как и от многого другого – у нее тоже отобрали, и ела она лишь для того, чтобы хоть как-то поддерживать силы. Как бы мало толку ни было от нее для Фебы в последнее время, его не будет вообще, если она сама загремит в больницу из-за пренебрежительного отношения к самой себе.
После ужина Церера почитала еще немного, одолев больше половины. А когда уже не могла читать, позвонила своей матери, которая теперь бо́льшую часть года скромно жила на севере Испании и редко ложилась спать раньше двух часов ночи. Она уехала из Англии вскоре после смерти отца Цереры. По ее словам, мать не смогла бы пережить без него здешнюю суровую зиму, но потом выяснилось, что она не хотела встречать без него и английскую весну или осень, хотя лето на пару-тройку недель вполне могла вытерпеть. В свое время они вместе исследовали удаленные от больших городов сельские места, он и она, нанося на карты старые курганы, фотографируя каменные круги и заброшенные крепости, а также собирая народные сказки и легенды, даже красочные старинные и сугубо местные словечки, чтобы придать текстуру малопонятным научным статьям, которые публиковал отец, или главам в книгах, предназначенных для чтения лишь таким же эксцентричным и одержимым людям, как он сам, – по крайней мере, как всегда считала Церера. Все эти пожелтевшие страницы, словно увядшие листья…
Церера далеко не сразу поняла, почему увлечение отца настолько отталкивало ее, и «Книга потерянных вещей» напомнила ей причину: она находила истории, которые он предпочитал, откровенно пугающими. И сейчас увидела его призрак, сидящий в любимом кресле у пустого камина, и даже уловила запах земли и табачного дыма, исходящий от его кардигана.
«Есть и другая Англия, Церера: скрытый край, тайное царство, а все эти повествования – это его отголоски, его история…»
Но ей не хотелось прислушиваться к этим отголоскам. Они говорили о жестокости, развращенности и пороке. Пусть они бесследно исчезнут. Пусть они будут потеряны навсегда. Словно назло ему, Церера вместо этого решила читать то, что демонстративно называла «своими» сказками – термин, который всегда заставлял ее отца морщиться, – и чем красивей принцесса и чем счастливей конец, тем лучше. Феи-крестные, феи-помощницы, доброжелательные существа с прозрачными крылышками и волшебными палочками – она просто обожала их всех.