— Посмотри в ту сторону, — сказал Корралес, указывая куда-то вверх и направо от двери.
Бывшая певица так и сделала; она ожидала увидеть камеру, но так и не нашла.
— Бобби, — произнес Альберто, — понимаю, ты терпеть не можешь гостей, тем более незваных, но мне кажется, ты сделаешь исключение ради Холлис Генри. — Он выдержал паузу, словно заправский актер. — Можешь сам убедиться. Это она.
Та, о ком он говорил, уже собралась улыбнуться невидимому объективу, но передумала и представила, будто позирует на обложку диска. Во времена «Кёфью» у нее было «фирменное», чуть насупленное выражение: стоило чуть расслабиться и припомнить прошлое, как лицо по умолчанию становилось именно таким.
Послышался тонкий голос, не мужской, но и не женственный:
— Альберто… Черт… Ты что вытворяешь?
— Бобби, у меня здесь Холлис Генри из «Кёфью».
— Ну, знаешь…
Обладатель тонкого голоса явно лишился дара речи.
— Простите, — вмешалась артистка, возвращая Корралесу шлем с козырьком. — Не хотела причинять беспокойства. Просто Альберто знакомил меня со своим искусством, рассказывал, как важно твое участие, вот я и…
Зеленая дверь загрохотала, приотворяясь на пару дюймов. В щели показались белокурая челка и небесно-голубой глаз. Зрелище, может, и забавное, детский сад какой-то, но журналистка испугалась.
— Холлис Генри, — проговорил Чомбо уже нормальным, мужским голосом, и голова показалась уже целиком.
Подобно Инчмэйлу, Бобби обладал архаическим носом настоящего рокера. Это был типичный рубильник в стиле Тауншенда и Муна[42] — из тех, что раздражали Холлис только в мужчинах, не ставших музыкантами, поскольку выглядели (жуткий бред, конечно) чем-то показным. Словно люди по собственной прихоти отращивали носы, желая смахивать на рокеров. Но самое ужасное, все они — дипломированные бухгалтеры, рентгенологи, кто там еще, — вышагивая по Масвел-хилл[43] или Денмарк-стрит[44], как один, развевали длинными челками — просто обязательным приложением к солидному шнобелю. А может, все дело в парикмахерах? Либо, рассуждала бывшая вокалистка, представители этой профессии, едва увидев роковый меганос, бросались делать стрижку в полном соответствии с исторической традицией либо повиновались глубинным, чисто парикмахерским инстинктам, которые непременно диктовали закрыть глаза клиента косой тяжелой челкой из тривиального чувства гармонии.
Впрочем, невыразительный подбородок Чомбо действительно требовал некоего противовеса.
— Привет, — сказала Холлис и первой сунула руку для приветствия.
Она потрясла холодную безвольную ладонь, которая будто мечтала вырваться на волю и оказаться где-нибудь подальше.
— Не ждал, — отвечал Бобби, приоткрывая дверь еще на пару дюймов.
«Звезда» проскользнула в щель, обогнула растревоженного хозяина — и неожиданно увидела перед собой огромные просторы. Сразу же пришли на ум олимпийские бассейны и крытые теннисные корты. Вдобавок освещение здесь — по крайней мере полусферы из граненого технического стекла, подвешенные на перекладинах в центральной части, — точно так же било в глаза.
Бетонный пол когда-то был выкрашен и со временем приобрел приятный серый оттенок. Подобные помещения напоминали Холлис площадки для декораций и реквизита либо для съемок сцен второстепенной значимости. А вот для чего предназначалось это, очевидно, гигантское сооружение, трудно было определить на глаз. Серый пол покрывала сетка из квадратов с двухметровыми сторонами, размашисто нанесенная при помощи белого порошка — скорее всего из распылителя, какими пользуются на стадионах. Кстати, у дальней стены стоял одноколесный хоппер[45] оливкового цвета.
На первый взгляд, ячейки не могли совпадать ни с одной из городских систем координат. Надо будет об этом спросить, отметила про себя журналистка. Середину освещенного пространства занимала пара серых раскладных столов по двадцать футов каждый в окружении модных офисных кресел «Аэрон» и тележек, нагруженных персональными компьютерами. В таком помещении спокойно разместились бы рабочие места для полудюжины человек, однако вокруг никого больше не было, только носатый Бобби.
И Холлис повернулась к нему: мужчина лет тридцати, в зеленой тенниске «Lacoste» с электрическим блеском, в тесных белых джинсах и черных парусиновых кедах на резиновой подошве с необычно длинными заостренными носами. Одежда, на взгляд журналистки, смотрелась намного чище хозяина. На рукавах вертикальные складки от утюга, на белых штанинах ни пятнышка, а вот самому не мешало бы вспомнить про душ.
— Прости, что явилась без приглашения, — сказала гостья. — Очень хотела познакомиться.
— Значит, Холлис Генри.
Бобби не без труда засунул руки в передние карманы джинсов.
— Да, это я, — подтвердила она.
— Альберто, зачем ты ее привел? — чуть не простонал Чомбо.
— Думал сделать тебе приятное.
Корралес подошел к одному из серых столов положить лэптоп и маску с козырьком.
Немного поодаль Холлис увидела на полу нечто похожее на детский рисунок космической ракеты, выполненный при помощи яркой оранжевой изоленты. Если бывшая артистка угадала размеры ячеек, то контуры протянулись на добрых пятнадцать метров. Внутри все линии были тщательно стерты.
— Ну что, Арчи готов? — спросил Альберто, глядя в сторону оранжевого силуэта. — Новые скины уже анимируют?
Бобби вытащил из карманов руки, потер лицо.
— Не могу поверить, что ты пошел на такое. Надо же было ее сюда притащить.
— Это же Холлис Генри. Разве не здорово?
— Я лучше пойду, — сказала она.
Бобби опустил руки, тряхнул челкой и закатил голубой глаз.
— Арчи готов. Все текстуры наложены.
— Иди посмотри, — позвал свою спутницу Корралес, взяв в руки предмет, похожий на виртуальный шлем, причем не из тех, что можно купить на распродаже на дому. — Это его собственный, беспроводной.
Холлис послушно взяла у него и надела на голову предложенную штуковину.
— Тебе понравится, — заверил художник. — Ну что, Бобби?
— На счет один. Три… два…
— Знакомьтесь, Арчи! — провозгласил Альберто.
На высоте десяти футов над оранжевыми контурами рисунка возник блестящий серовато-белый спрут гигантских размеров общей длиной около девяноста футов. Щупальца грациозно покачивались, видимый глаз был величиной с колесо джипа.
— Архитевтис[46], — пояснил Бобби.
— Скины, — приказал он, и по телу моллюска потекло сияние, подкожные пиксели заскользили, как на искаженном видеоизображении: стилизованные кандзи[47], большеглазые герои аниме. Роскошно, удивительно! Журналистка засмеялась от восторга.
— Это для одного универмага в Токио, — произнес Корралес. — Будет висеть над улицей в Синдзюку[48], в неоновых огнях.
— Они что, уже рекламу из этого делают? Холлис приблизилась к спруту, прошла под ним. Беспроводная маска давала совершенно другие ощущения.
— В ноябре у меня там целое шоу, — сообщил Альберто. «Ну да, конечно, — думала журналистка, глазея с поднятой головой на бесконечное мельтешение образов на поверхности Арчи. — Значит, Ривер полетит в Токио».
12
Запас
Во сне Милгрим видел себя обнаженным в комнате спящего Брауна.
Но это была не привычная нагота, в ней заключалось нечто мистическое, какая-то сверхъестественно обостренная ясность; мужчина почувствовал себя вампиром из книги Энн Райе или зеленым новичком, подсевшим на кокаин.
45
Саморазгружающийся вагон с открывающимися люками для высыпания груза и с наклонными передней и задней стенками.
46
Архитевтис, или гигантские кальмары, — самые крупные из ныне живущих головоногих моллюсков.
47
В переводе с японского — «китайские письмена». Китайские иероглифы, используемые в современной японской письменности наряду с хираганой, катаканой, арабскими цифрами и ромадзи (латинским алфавитом).