Уже в конце 1920-х годов он отчетливо понимает: евразийское движение неспособно плодотворно развиваться в отрыве от других пореволюционных течений, тех, что подобно евразийцам не отвергали русскую революцию, не перечеркивали с негодованием опыт социального и государственного строительства Советской России, а стремились духовно преобразить его изнутри. Среди этих течений были «сменовеховцы», первыми провозгласившие: «Появление Третьей России наша общая задача»; «новоградцы» (Г. Федотов, Н. Бердяев, С. Булгаков, Ф. Степун), выдвинувшие концепцию «нового града», построяемого «из старых камней, но по новому плану» – на основе активного христианского делания во всех сферах жизни, экономической, социальной, культурной, и демократического общественного уклада; «третьероссы» (П. Боранецкий), призывавшие созидать новое общественное устройство, ориентируясь на многомиллионные массы крестьянства и на новое прометеевское миросозерцание; а еще «национал-максималисты», «младороссы» и прочая, прочая, прочая. Становление этих течений в 1920-х – начале 1930-х годов протекало в напряженной идейной полемике не только с представителями правого (монархического) и левого (коммунистического) лагеря, но и друг с другом. Чхеидзе же хорошо понимал: идейная разобщенность и действия в одиночку лишь ослабляют духовное влияние эмиграции, сводя деятельность течений к межпартийным разборкам и усиливая их оторванность от жизни страны. Поиск «нового синтеза», проектирование новых общественных форм, альтернативных и западной либерально-буржуазной модели развития, и атеистической, классовой идеологии, господствовавшей в Советской России, по его убеждению, должны развиваться в широком сотрудничестве всех пореволюционников, необходим подлинный «собор сил» эмиграции, тех сил, которые нацелены не на конфронтацию с Советской Россией, а на плодотворное, восполняющее взаимодействие двух частей единой нации, волею исторических судеб оказавшейся расколотой надвое. Одушевленный этой идеей, в конце 1920-х – начале 1930-х годов Чхеидзе вступает в переписку с ведущими деятелями пореволюционных течений – Н. В. Устряловым, Ю. А. Ширинским-Шихматовым, П. С. Боранецким и др., налаживая мосты духовных и творческих контактов, закладывая основы возможного и действительного сотрудничества. Хочется верить, что эта содержательная переписка, интереснейший мировоззренческий и исторический документ эпохи, когда-нибудь будет опубликована.
1930-е годы – время духовной и творческой зрелости Константина Чхеидзе. Вслед за «Страной Прометея» издан «Глядящий на Солнце» (1935), пишутся романы «Навстречу буре» и «Пророк в отечестве» (вышли в свет в 1940 и 1941 гг.), печатаются рассказы. Хотя Чхеидзе писал только по-русски, все его художественные произведения выходят на чешском языке: увы, издаваться по-русски не было ни средств, ни возможности. По мере сил Константин Александрович пишет о русской литературе, и не только о классике XIX века, но и о литературе 1920–1930-х годов. В 1932 году вместе со своим другом лингвистом Л. В. Копецким создает при Русском народном университете в Праге кружок по изучению современной русской литературы. В 1933 году появляется небольшая книжка Чхеидзе «На литературные темы», включившая в себя его статью «О современной русской литературе», прочитанную на открытии этого кружка, статьи о В. Хлебникове и В. Маяковском, а также рецензию на книгу Я. Паулика «Техника флирта». Печатает Чхеидзе и философскую публицистику, а в евразийских изданиях помещает свои статьи по проблемам идеократии.
Одна из главных тем философско-публицистических размышлений Чхеидзе – вопрос о смысле и назначении христианства. Имеет ли христианство свои задачи в мире или это сугубо трансцендентная религия и «на земле с землею примиренье / И счастье дать не властно и оно / И нам, живым, дарует утешенье, / Что мертвым лишь блаженство суждено» (И. С. Аксаков)? В ответе на этот вопрос Чхеидзе прямо следует той линии русской религиозной философии (Н. Ф. Федоров и В. С. Соловьев, С. Н. Булгаков и Н. А. Бердяев, А. К. Горский, Н. А. Сетницкий, Г. П. Федотов), в которой была выдвинута идея истории как «работы спасения», исторический путь человечества мыслился как путь к «новому небу и новой земле», приуготовление условий для воцарения в мире «Царствия Божия». А в подобной историософской перспективе христианство никак не может быть замкнуто лишь сферой монастырской и храмовой, оно должно охватить собой все планы бытия, все стороны человеческой жизни – науку, культуру, хозяйство и технику, общественное служение, политику и государственное устройство, внести в них абсолютные, божеские ориентиры.