Жизнь налаживалась трудно и медленно. Константин Александрович работает переводчиком, денег катастрофически не хватает. Очень непросто обстоит дело с печатанием. Те немногие рассказы и переложения кабардинских и балкарских легенд, которые удается поместить в чешской периодике, выходят или под псевдонимом «Ал-Костан», или совсем без подписи. Все же в 1958 году после долгих мытарств и снова под псевдонимом ему удается выпустить сборник сказаний и легенд «Орлиная скала», а в 1971-м – отдельным изданием «Невесту гор». А с 1967 года по заказу чешского Литературного фонда Константин Александрович начинает писать «Воспоминания». Работа захватывает его целиком. В августе 1971‐го, когда труд наконец завершен, на его столе 616 страниц машинописи[33]. Жизнь как будто прожита заново – пропущена через себя, через собственное, кровью сердца напоенное слово.
И еще одно главное дело, которому были посвящены последние десять лет жизни Чхеидзе. Fedoroviana Pragensia… Фонд, основанный еще в 1933 году при доброжелательном участии директора Народного музея, историка и библиографа Йозефа Вольфа и заведующего отделом рукописей и архивных материалов, литературоведа Милослава Новотного, теперь вместе с Литературным архивом перекочевал в Музей чешской литературы, в знаменитый Страговский монастырь, высящийся над старой Прагой. Чхеидзе неустанно заботился о своем детище, по мере сил и возможности пополняя его новыми материалами. В 1965 году Константина Александровича разыскала приехавшая в Прагу старшая дочь Н. А. Сетницкого Ольга Николаевна Сетницкая. С этого момента завязалась их переписка, продолжавшаяся до самой смерти Чхеидзе. О. Н. Сетницкая регулярно посылала писателю газетные и журнальные материалы, книги и сборники, выходившие в Советской России, в которых так или иначе упоминалось о Федорове, статьи и заметки по проблемам геронтологии и иммортологии, и все это он передавал в Литературный архив, мечтая сделать Пражскую Федоровиану целостным, синтетическим собранием, отражающим основные направления изучения наследия Федорова в России, Европе, Америке. С радостью поддерживал молодых историков литературы и философии как в Чехии, так и за рубежом, которые интересовались взглядами Федорова и писали о нем.
Когда-то философ и богослов, один из выдающихся мыслителей русского зарубежья Владимир Ильин назвал Федорова «библиологом и библиософом», «служителем духа вечной памяти». Таким же «служителем духа вечной памяти», ткавшим всей своей жизнью и творчеством нити живой связи идей и времен, был писатель, общественный деятель и философ, создатель Пражской Федоровианы Константин Александрович Чхеидзе.
28 июля 2004 года исполнится 30 лет со дня его смерти. Символично, что «Страна Прометея» возвращается на Кавказ, который так любил этот «Путник с Востока», к которому устремлялся душой и мыслью всю свою жизнь, именно в этот памятный год. И хочется верить, что это только первая ласточка. Что вслед за вышедшей книгой последуют и другие. Что слово Константина Александровича Чхеидзе полногласно зазвучит для людей, живущих на земле его предков.
Анастасия Гачева
Введение
Что такое «культура»? Что такое поле? Что такое «культурное поле»? Чем отличается культурное полe от дикого? Пойдемте в поле и присмотримся.
Вот заброшенный пустырь. Быть может, когда-нибудь и здесь росли полевые злаки, и заботливая рука старательно выпалывала плевелы и помогала полю давать добрые всходы. Но сейчас – какие-то фантастически разросшиеся будяки и чертополохи торжествуют на всем пространстве пустыря. Кое-где проглянет бог весть как попавший сюда анютин глазок, местами – скромной семьей цветут незабудки… Но что значат эти убогие островки сравнительно с морем пустоцветов, колючек, крапивы и прочих проклятых Богом и природой дикарей, пышно овладевших землею и отравляющих воздух своим нечистым дыханием? А вот неподалеку лежит возделанное – культурное поле. И здесь каждый стебель хочет жить, хочет иметь солнце и влагу. Однако, при самом внимательном взгляде, вы не найдете и следов той дикой борьбы и того отвратительного торжества сильнейшего (и наихудшего), которое характерно для «дикого поля». И на возделанном поле встречаются сорные травы, но они робки и принижены: они стелятся вдоль земли, ползут и лишь тогда счастливы, когда неприметны. Правда, по недосмотру случается иногда и среди возделанного поля заметить не в меру выросшего урода-пустоцвета. Но, едва обнаруженный, он исчезает бесследно: его выкидывают прочь.
Но что поле! Полевые масштабы ничтожны! Чтобы рассмотреть законы жизни культурного или дикого поля, вы должны искать, нагибаться… То ли дело лес! В лесу все нагляднее, яснее и проще. Представьте себе так называемый девственный лес, тропический или северный, вроде сибирской тайги, – безразлично. Представьте себе трагическую борьбу титанов – дубов или сосен, когда где-то далеко вверху их ветви бьются за воздух и солнце; а внизу, на трудно обозримом пространстве, происходит непрерывная жестокая схватка миллионов корней и корешков – за жизнь, за то, чтобы «мне» отвоевать от «тебя» как можно больше питательных соков земли… И нет никаких сдерживающих начал этой борьбы: она происходит в суровом молчании. Свидетели ее – другие деревья, кустарники, ползучие лианы, колоссальные травы – все это не устает в смертельной схватке душить друг друга: ибо, если не погибнешь ты, погибну я. Каждому кажется, что мир существует лишь для него и что мир – это и есть вот этот кусочек земли, воздуха и света, к завладению которого направлены все его силы. Таким именно выглядит девственный лес; таковы именно его суровые хищнические законы жизни… Но посмотрите на лес культурный. И здесь может быть разница между громадным дубом и маленькой нежной березкой. Но перед Небом они равнодостойны в своем стремлении шириться, расти и цвести. И если жизнь гиганта-дуба не исключает жизни березки, то так случилось потому, что заботливая рука отвела достаточно места дубу и достаточно места березе. Возделанным, культурным этот лес стал после того, как между деревьями были установлены отношения взаимного признания права на жизнь и счастье одного из них не строилось непременно на несчастье другого.
33