Детишки на детских ходулях собирали детские воздушные шарики. Если с охапкой шариков в руках они падали с ходулей, то шарики держали их в воздухе, пока они не взбирались на ходули снова.
«А кто это взмыл в небо, как птичка поутру?» – спросила отца Ко-мне-не-приставай.
«Это кто-то, кто пел слишком весело», – ответил отец. – У него из горла вылетели все песни, и он стал таким легким, что шары оторвали его от ходулей».
«А он сможет вернуться назад к своим родным?»
«Да, когда допоет все-все песни, и на душе у него станет так тяжело, что он камнем вниз полетит прямо на ходули».
Поезд мчался все дальше. Когда у машиниста было подходящее настроение, он давал свисток. Когда у кочегара было подходящее настроение, он звонил в колокол. А иногда из трубы парового котла вырывалось: пуф-пуф, пуф-пуф.
«Мы подъезжаем к той стране, откуда появляются цирковые клоуны, – сказал детям Давай-Приставай. – Раскройте глаза пошире».
Тут они действительно широко раскрыли глаза. Города вокруг были полны печей, длинных и коротких, широких и узких-преузких. В каждой пеклись клоуны, высокие и низенькие, толстенькие и коренастенькие или тощие и длиннющие.
Всех свежеиспеченных клоунов вынимали из печи подсушиться на солнышке. Их прислоняли к изгороди, и они стояли там, похожие на больших белых кукол с ярко-красными губами.
К каждому свежеиспеченному клоуну подходили двое. Один опрокидывал на него ведро белого огня. Другой ветряной помпой вдувал живой красный ветер прямо в красный рот.
Клоун протирал глаза, открывал рот, крутил шеей, двигал ушами, топал ногами, перепрыгивал через изгородь и начинались кувырки и колеса, прыжки и сальто-мортале на посыпанной опилками арене у изгороди.
«Теперь уже скоро страна Рутамята, где столицей Печенка-с-луком-сити», – сказал Давай-Приставай, снова проверяя в кармане ли еще длинный, блестящий, желтый кожаный билет с голубыми поперечными полосками.
Поезд мчался и мчался, пока не кончился прямой путь, и тут дорога закрутилась и закружилась, и все крюком и кругом, крюком и кругом.
Дорога и рельсы, шпалы и болты из прямых стали скрюченными, как крюки, и так и пошло, крюк за крюком, крюк за крюком.
«Похоже мы проехали полдороги и повернули назад», – сказала Ко-мне-не-приставай.
«Посмотри в окно, нет ли там поросят в слюнявчиках», – ответил Давай-Приставай. – Если на поросятах слюнявчики, мы в стране Рутамяте».
Они выглянули в скрюченное окно скрюченного вагона, и первый же поросенок, попавшийся им на глаза, оказался в слюнявчике. Все-все поросята вокруг были в слюнявчиках.
На клетчатых поросятах были клетчатые слюнявчики, на полосатых – полосатые, а на поросятах в горошек, – слюнявчики в горошек.
«Кто же надевает поросятам слюнявчики?» – спросил отца Давай-Давай.
«Папы и мамы. У клетчатых поросят папы и мамы клетчатые, у полосатых – полосатые, а у поросят в горошек – папы и мамы в горошек».
Скрюченный поезд шел по скрюченным рельсам и скрюченным шпалам, крюк за крюком, крюк за крюком, покуда очередной крюк не привел их в Печенка-с-луком-сити – самый большой город огромной-преогромной страны Рутамяты.
Так вот, если ты соберешься в страну Рутамяту, то, увидев, что поезд идет не прямо, а крюком, на поросятах повязаны слюнявчики, и повязаны никем другим, а их собственными папами и мамами, ты поймешь, что близок к цели.
Если ты соберешься туда, помни, что сначала надо продать все, что имеешь: поросят, пастбища, перечницы и пилы, положить в мешок наличных чуток, отправиться на станцию и попросить у кассира длинный, блестящий, желтый, кожаный билет с голубыми поперечными полосками.
И ты конечно не удивишься, если кассир протрет со сна глаза и спросит: «Так далеко? Так рано? Так скоро?»
Девочка по имени Блестящее Перышко отправилась в Печенка-с-луком-сити навестить дядюшку и дядюшку дядюшки с материнской стороны, а вместе с ними еще и дядюшку и дядюшку дядюшки с отцовской стороны.
Все четверо дядюшек в первый раз увидели свою юную родственницу, все четверо дядюшек пришли в восторг от голубых глазок племянницы. Оба дядюшки с материнской стороны долго-долго любовались ее голубыми глазками, а потом воскликнули: «Они такие голубые, такие небесно-голубые, словно васильки после грибного дождика, когда на серебристых листьях сверкают и танцуют капельки воды».
Оба дядюшки с отцовской стороны долго-долго любовались ее голубыми глазками, а потом воскликнули: «Они такие голубые, такие небесно-голубые, такие ярко-голубые, словно васильки после грибного дождика, когда на серебристых листьях сверкают и танцуют капельки воды».
Блестящее Перышко не слушала и не слышала, что дядюшки говорят о ее голубых глазках, но когда они отвернулись, сказала сама себе: «До чего же милые у меня дядюшки, и как мило мы вместе проведем время».
Четверо дядюшек спросили: «Можно задать тебе два вопроса, во-первых, первый, и во-вторых, второй?»
«Задавайте хоть пятьдесят вопросов сегодня, пятьдесят вопросов завтра, и еще по пятидесяти каждый день. Я люблю вопросы, они в одно ухо влетают, из другого вылетают».
Во-первых, дядюшки задали первый вопрос: «Откуда ты родом?» Во-вторых, дядюшки задали второй вопрос: «Почему у тебя на подбородке две родинки?»
«Во-первых, отвечаю на первый вопрос, – сказала Блестящее Перышко. – Я из Крем-Торт-тауна, маленького городка среди огромных кукурузных полей. Издали он похож на крошечную шляпку, которую можно надеть на кончик пальца, чтобы палец не замочило дождем».
«Говори еще», – сказал один дядюшка. «Говори, говори», – добавил другой. «Говори, не останавливайся», – подхватил третий. «Прерывать никак нельзя», – забормотал четвертый и последний.
«Это маленький воздушный городок посреди кукурузных полей, что тянутся на запад до самого заката. Воздушный как кремовый торт со взбитыми сливками. Он сидит сам по себе на пологом холме, как торт на тарелке, а вокруг него – поля. Там на склоне холма вокруг городка играют ветры, напевая ему свои ветряные песни, летний ветер – летом, зимний ветер – зимой.
Один из ветров, к несчастью, бывает грубоват, и, слегка разбушевавшись, хватает Крем-Торт-таун и сдувает его прямо в небо – весь целиком».
«Неужели?» – воскликнул один дядюшка. «В самом деле?» – подхватили трое других.
«Жители городка хорошо знают все ветры с их летними и зимними песнями. Знают и грубый ветер, что хватает Крем-Торт-таун и сдувает его прямо в небо – весь целиком.
Если вы придете на главную площадь городка, то увидите там большой круглый дом. У него под крышей большая катушка, на которую намотана длинная веревка.
Когда налетает грубый ветер, срывает городок с места и сдувает весь целиком высоко в небо, веревка, к которой привязан городок, постепенно разматывается. Она разматывается, пока грубый ветер продолжает дуть, а городок относит все дальше в небо – весь целиком.
Когда грубый ветер, такой забывчивый и невнимательный, наиграется вдоволь, все горожане собираются вместе, и, вращая катушку, возвращают городок на место».
«Неужели?» – воскликнул один дядюшка. «В самом деле?» – подхватили трое других.
«Если вы когда-нибудь приедете в наш городок повидать свою юную родственницу, может быть, племянница таких милых дядюшек отведет вас на главную площадь, где стоит круглый дом. Горожане называют его Домом Большой Катушки, и, очень гордясь своей выдумкой, показывают его посетителям».
«А теперь ответь на второй вопрос, ответь, во-вторых, почему у тебя на подбородке две родинки?» – прервал ее как раз тот дядюшка, который говорил: «Прерывать никак нельзя».