Никто, конечно, не заподозрил в упитанном лысом европейце средних лет опасного охмурялу и все, вполне удовлетворившись моей сконфуженностью, благопорядочно занялись делом.
– Простите, доктор, – мигом овладела Сокна собой и продолжила печатать, не отрываясь от монитора. Она быстро-быстро заговорила вполголоса, так, чтобы Индия думала, что регистратор даёт участнику конференции важную информацию. – Я засмеялась не над вами, так как ведь вам и самому стало смешно, верно? Поверьте, я не оскорбилась, а оценила ваше страстное желание уехать со мной в любую точку мира… to take me far awaу… Благодарна вам за ваше предложение, хоть оно и сумасбродное – но я понимаю, что вы сейчас искренни и меня ваша всесокрушающая прямолинейность не только смешит, но и трогает… К сожалению, – она выхватила из принтера вновь отпечатанный сертификат и тщательно просмотрела, прежде, чем вручить мне, – к сожалению, это абсолютно невозможно.
– Неужели совсем-совсем невозможно? – я сделал вид, что изучаю бумагу, хотя ни шиша там не видел.
– Я даже не знаю, существуют ли в природе вещи ещё более невозможные, – Сокна предупредительно протянула мне файл.
– Разве в Индии бывают абсолютно… совсем-совсем невозможные вещи? – начал я прятать сертификат в файл. Тот, разумеется, всё время вставал поперёк и не хотел прятаться.
– К сожалению, именно из этих абсолютных, совсем-совсем невозможных вещей и состоит жизнь воплощённой девушки в Индии. Доктор, у меня ещё итоговый брифинг…
– Сокна! Ну, хоть кофе выпьем на прощание.
– Увы, доктор.
– Ну, хоть в Фейсбуке мне можно Вам иногда писать?
– Не стоит, доктор. Я уже удалила все ваши сообщения. У нас не принято это. Если вдруг увидят…
– Тогда что ж… алавида мере пьяра…
Я не знал, что это означает, просто повторил за Рачаной то, что она мне подсказала утром. Легко было запомнить- как «аста ла виста, бэби».
Сокна спряталась за монитор и я её больше не видел.
–
В центре трогательной болливудской мелодрамы «Не надо бояться любить» лежат отношения между людьми. Любовный сюжет дополняют музыка и танцы, традиционные для индийских фильмов.
-22-
16.00 IST (UTC+5.30) 08/10/18
Я вышел из отеля и пошёл куда-то по улице. Чёрт возьми, я был, наконец, в Индии, но совершенно этого не чувствовал – просто шёл какое-то время без чувств, без мыслей, abstracted. Я было уже простился с Сокной внутри, но её сообщение в Фейсбуке и наша последняя встреча всё мигом перевернули. Принципиально-то она не против поехать со мной! «К чему лукавить»… Какая девушка! Да за такой не только в любую точку мира – в любую точку Вселенной побежишь, высунув язык, за миллиарды парсеков…
Невозможно…
It's impossible
Tell the sun to leave the sky
It's just impossible
It's impossible
Ask a baby not to cry
It's just impossible
Can I hold you closer to me
And not feel you goin' through me?
Split the second that I never think of you
Oh, how impossible!
Так обидно и больно мне ещё никогда не было.
Даже выпить не появлялось никакого желания. Алкоголь облегчит… смажет, размоет эту боль, эту обиду… это страдание… а ведь ничего лучше… чище, светлее… больнее… я никогда (разве, что в самой ранней юности) не испытывал…
Сущностью жизни в буддизме является страдание. Причиной страдания является желание. Чем сильнее и чем несбыточнее желание, тем сильнее и мучительнее страдание.
zyablikov, дебил… отступись от неё… откажись от желания…
Тот, кто побеждает себя, побеждает весь мир…
А как же «никогда не сдавайтесь»?!
Нет, буду держать Сокну, не отпускать… я ещё не уехал. В этой сказочной стране всё, всё, всё возможно, я это чувствовал!
Я не сразу сообразил, что уже довольно долгое время рядом со мной терпеливо едет такси, а водила с бородой и в тюрбане машет призывно.
– В розарий… подождёшь там, потом в Музей кукол…
Розарий, которым славился Чандигар, представлял из себя довольно обширный парк с деревьями, аллеями, скамейками и кустами роз, целыми кустарниками на несколько гектаров. Наверное, здесь они и снимают песни и пляски к своим душещипательным фильмам класса «джимми джимми… айча айча». Кроме меня, посетителей практически не было. Несколько садовников с граблями и секаторами бездельничали на дальних скамейках.
Огромный запущённый сад
приют задумчивых дриад…
Несмотря, что ещё было только начало октября и плюс 22 градуса, для роз уже было поздновато. Только несколько кустов ещё несли на себе полуосыпавшиеся лепестки. Один только запомнился – с большим кроваво-красным цветком, дерзко пламенеющим посреди этой замирающей на зиму растительности… уже целиком раскрывшийся, но ещё упругий, непокорный, цельный…