У маяка профессор остановился, повернулся к ребятам и сказал взволнованно:
— Итак, друзья мои, через минуту мы станем снова большими, настоящими людьми. Здесь, на этом холме, кончается наше тяжелое, опасное путешествие. Мы стоим на пороге большого мира. Но прежде, чем покинуть этот малый мир, я хочу сказать вам только несколько слов. Вы многое увидели за эти дни, но, если правду вам сказать, вы заглянули только в один из крошечных уголков малого мира. Вы прочитали только несколько строчек из толстой книги, которая называется «Природа». И эти строчки, я бы сказал, еще далеко не самые интересные. В книге природы, есть страницы, от которых просто невозможно оторваться.
Вы увидели пока лишь крошечный кусочек соседнего с нами мира. Он мал, он незаметен, этот мир. Мы часто не обращаем на него внимания. Мы плохо знаем его. А между тем — это очень важная часть нашего большого мира, мира, в котором живем мы с вами. Его жизнь крепко связана с нашей жизнью.
В этом малом мире есть и друзья наши, есть и враги.
И тех и других нам нужно знать.
Мы еще вернемся когда-нибудь снова сюда. Мы придем с большой экспедицией, вооруженные с ног до головы, и завоюем этот еще мало исследованный мир.
Для такого похода нам не понадобится уменьшительная жидкость.
Мы придем с микроскопами, с большими знаниями, с опытом многих ученых.
Нашим оружием будет терпение.
Но мы об этом поговорим дома, когда вернемся к себе. А сейчас займемся самым неотложным делом.
«Давайте увеличиваться».
Профессор подошел к стене деревянного здания и заглянул в единственное круглое окошко.
— Ну-с, кажется, все на месте. Залезайте, друзья мои, в ящик. Справа в углу вы найдете коробку с увеличительным порошком. Действуйте.
Карик, а за ним Валя полезли в окошко.
Профессор подсадил их и уж собирался было лезть за ними следом, но тут вдруг на стену ящика села бабочка с блестящими крыльями металлического оттенка.
Это была очень маленькая бабочка, всего только вдвое больше профессора.
Иван Гермогенович взглянул на нее, да так и замер.
— Оливковая экофора! — прошептал он, задыхаясь от волнения.
Он прижался к фанерной стенке и весь насторожился, точно охотник, увидевший неподалеку редкостного зверя.
Экофора, не обращая внимания на профессора, ползла мимо него по стене.
Сердце Ивана Гермогеновича забилось, застучало.
— Стой! — крикнул он и, высоко подпрыгнув, схватил экофору за крылья.
Они вместе грохнулись на землю.
Бабочка забилась, замахала свободным крылом и уперлась ногами в грудь профессора. Но Иван Гермогенович не выпускал ее. Он лежал на земле и, напрягая все силы, старался удержать свою драгоценную добычу.
Он позабыл обо всем на свете.
Да и не мудрено.
В руках его билась оливковая экофора — редкая в наших краях бабочка-моль, крошечный представитель чешуекрылых.
Как она появилась на стене фанерного ящика — эта бабочка, живущая в теплых странах, об этом профессор сейчас и не думал. Он помнил только одно: в его богатой коллекции, в отряде бабочек, в семействе молей, там, где под стеклом на тонких булавках сидит, распластав крылышки, ковровая моль, меховая моль, волосяная, зерновая, вишневая, боярышниковая, лопушниковая и полевая моль, — в этом семействе нет еще до сих пор оливковой экофоры.
И теперь она будет.
— Да погоди же ты! Ай, какая! — уговаривал профессор бабочку, которая таскала его по земле.
А пока Иван Гермогенович боролся с бабочкой, Карик и Валя пробирались в правый угол ящика, где стояла коробочка с увеличительным порошком.
Постепенно глаза их привыкли к полумраку.
Они разглядели пустую комнату с голыми стенами. Сквозь круглое окошко падал на пол косой, узкий солнечный луч. В углу стояла огромная белая коробка, накрытая толстым листом пергамента.
— Вот она! — сказал Карик.
Он взобрался на край коробки и протянул Вале руку.
— Залезай сюда. Ну!
Валя тоже вскарабкалась наверх и села рядом с Кариком.
— Ешь, увеличивайся, — сказал Карик.
— А Ивана Гермогеновича мы не будем ждать? — спросила Валя.
— Нет. И знаешь что? Давай, увеличимся раньше его. Подумай, как будет интересно. Мы уже большие, а он еще маленький…
— Ладно, — сказала Валя и, засунув руку под пергамент, достала полную пригоршню блестящего, как бертолетовая соль, порошка.
Она поднесла ладонь ко рту и вдруг остановилась.