3
Савчук перегнулся через мое плечо и постучал пальцем по стеклу, за которым лежала береста.
— Да, займемся автором письма. Кто он?..
— Ну, данных так мало, что…
— Данных немного. Но все же есть кое-что…
— А именно?
— Бесспорно, не иностранец, русский. (Иностранец никогда не написал бы: «единоборство». Обязательно: «поединок».) Надо думать, интеллигентный человек — не зверопромышленник, не простой матрос, не скупщик пушнины. Вывод: русский путешественник, географ, исследователь Арктики. Кто же он?..
Подумав, Савчук уточнил свой вопрос:
— Кто из русских путешественников пропал без вести примерно в период между тысяча девятьсот девятым и тысяча девятьсот семнадцатым годами в этом районе, то есть в море Лаптевых или в Карском море, вблизи берегов Таймыра?
Я молчал.
Это напомнило мне игру в пятнадцать вопросов, которой очень увлекались в мои студенческие годы.
Суть ее заключалась в следующем. Один из играющих задумывал какого-нибудь знаменитого деятеля: писателя, полководца, артиста, ученого. Его противник имел право задать пятнадцать вопросов, касающихся биографии задуманного деятеля. Отвечать разрешалось односложно: «да», «нет».
Выработана была хитроумная тактика этого умственного поединка. К разгадке двигались как бы по спирали, постепенно сужая круги, отсекая все лишнее, не идущее к делу.
Обычно начинали с вопроса: «Жив?» Если ответ был отрицательным, область, таинственного сразу сужалась — среди задуманных могли быть только покойники. Тогда перебирали столетие за столетием: «Умер в двадцатом веке?», «Умер в девятнадцатом, восемнадцатом?» Подобным же способом пытались определить профессию незнакомца и т. д.
На пятнадцатом вопросе, оттеснив своего противника «в угол, к стене», отгадчик торжествующе выкрикивал: «Людвиг Фейербах!», или «Цезарь Борджиа!», или «Анатолий Луначарский!»
О, игра в пятнадцать вопросов требовала начитанности и упорства! Она перетряхивала в памяти знания из самых разнообразных областей.
И вместе с тем в ней было нечто азартное. В трамвае, в коридоре университета, в столовке, в театральном фойе можно было встретить приятеля, который, растолкав толпу, вдруг кидался к вам с криком: «Жив?» Это означало, что он готов отгадывать.
— Что ж, — сказал я нерешительно, — на память приходит только Владимир Русанов.
— Русанов, — повторил Савчук, будто мысленно взвешивая эту фамилию.
— Вы знаете, конечно, что он ставил перед собой задачу пройти Северным морским путем?
— Да.
— Последнее его дошедшее до нас послание датировано августом 1912 года. Он сообщал, что находится несколько южнее Маточкина Шара.[2] Предполагаемый маршрут: северо-восточная оконечность Новой Земли и далее на восток…
— Потом?
— Потом мрак. Арктика на много лет задергивает завесу. Не исключено, что путешественник зимовал где-то на восточном берегу Новой Земли, в тысяча девятьсот тринадцатом году продолжал плавание и был затерт льдами в Карском море. Предполагают и другое: дошел до Северной Земли, о существовании которой не знал, пытался обогнуть ее с севера или проник в пролив, названный впоследствии проливом Вилькицкого…
— Так и пропал, растаял без следа?
— Нет. След Русанова найден. Не очень давно.
— Где?
— В шхерах западного берега Таймыра…
— Тогда несомненно, что…
— Извините, не кончил. В шхерах Минина советские полярники наткнулись на деревянный столб с надписью «Геркулес» (название русановского судна), а несколько восточное, в тех же шхерах нашли вещи участников экспедиции. Считалось, что там закончилась полярная трагедия Русанова…
Савчук поднял руку, собираясь возразить, но я помешал ему:
— Считалось!.. Я же сказал: считалось!.. Теперь, увидев записку, готов признать, что там была лишь промежуточная база русановцев.
— Ага!..
— И бедняги погибли где-то в глубине Таймыра, пытаясь пробиться к людям, к жилью.
— Но почему же погибли?
— Как? Вы надеетесь, что выжили?.. Прошло столько лет, более четверти века!
— Вы противоречите себе, — сказал Савчук, поморщившись. — Жизнь дает вам урок оптимизма, а вы проходите мимо, не хотите замечать. Подумайте: долгое время считалось, что Русанов дошел только до восточного берега Новой Земли. Сейчас известно, что он прорвался еще дальше, к берегам Таймыра. Почему же нельзя надеяться, что он или его спутники выжили?
— Создаете в своем воображении бог знает кого, каких-то полярных Робинзонов!