— Чего смотрит эта женщина? — пронзительно закричал он, довольно правильно выговаривая по-русски. — Почему не хватает птиц, не скручивает им головы?
Я не успел ответить, потому что на экране появился инкубатор. Как? Обыкновенный ящик высиживает птенцов?!.
Гомон и смех стояли в зале. Школьники звонкими голосами объясняли что-то своим родителям, быть может, высчитывали количество яиц, которые за раз подкладывают под эту диковинную железную наседку. Было от чего ахнуть.
Но больше всех ахал и удивлялся мой сосед. Это был, видно, один из тех добрых людей, которые не могут восторгаться в одиночку, а должны постоянно разделять с другими все переполняющие их грудь чувства. Он то поворачивался ко мне, больно толкаясь острым локтем, то привставал с места и переговаривался через весь зал со знакомыми, пока его сердито не одергивали сидящие сзади.
Удовольствие зала достигло наивысшей точки, когда птицеводческую ферму сменили на экране свекловичные поля.
Сахар в тундре появился сравнительно недавно, и многие зрители полагали в простоте, что его добывают на копях, откалывая кусками, как уголь, от высоченной, под облака. Сладкой Горы.
Сейчас нганасаны воочию убедились, что это не так. Сахарную свеклу собирают на полях, вытаскивая из земли, потом везут на завод, варят, отжимают, перерабатывают, прессуют.
Мой сосед снова заерзал на месте от энтузиазма.
— Довольно прыгать, друг, — сказал я, цепляясь за парту, чтобы не упасть. — Угомону на тебя нет!..
Зажегся свет. Я огляделся.
На глаз тут было человек восемьдесят, по тундровым масштабам — тьма народу. Странно было видеть, что взрослые, большие люди сидят за маленькими партами, скрючившись в три погибели, почти касаясь подбородка коленями. Сидели, впрочем, и в проходе между партами, подложив под себя сложенную верхнюю одежду. Яблоку, как говорится, негде было упасть. Опоздавшие к началу сеанса подпирали спинами стены, сидели даже на подоконниках.
Я покосился на своего беспокойного соседа. Он смотрел на меня маленькими глазками, простодушно мигая. Безволосое лицо его пошло вдруг мелкими лучеобразными морщинками. Он улыбался. Улыбка, по-видимому, служила вступлением к разговору.
Но в это время его окликнули с другого конца зала:
— Бойку-наку!
И мой сосед-непоседа поспешил туда чуть ли не по головам, и, наверное, всего лишь для того, чтобы пожать руку приятелю.
Я уселся за партой поудобнее.
В конусообразном луче света, падавшем из-за наших спин, возникли виды Сочи.
«То-то крику будет сейчас», — подумал я. Однако, сверх ожидания, в зале было тихо. Зрители недоумевающе молчали. Видимо, деревьев на экране было слишком много. В них нелегко было сразу поверить.
На экране появился пляж, покрытый бронзовыми телами. Мигнула пенная линия прибоя, закачались пальмы, треща плотными, словно бы жестяными листьями. Безо всякого сожаления я подумал о том, что сегодня мог бы лежать под одной из этих пальм.
Кто-то вошел в зал. Я догадался об этом по скрипу двери и недовольному бормотанию зрителей, сидевших сзади.
Замелькали белоснежные санатории, похожие на освещенные солнцем айсберги, вильнуло и помчалось прочь от нас приморское шоссе, обсаженное эвкалиптами.
Запоздавший стал протискиваться к экрану, видимо, ища кого-то, остановился подле нас и произнес шепотом:
— Извините, ваша фамилия Савчук?
— Да! — откликнулся Савчук.
— Мне сказали, что вы спрашивали меня. Я секретарь райкома Аксенов…
Савчук поспешно встал, за ним поднялся и я. Мы поочередно обменялись неловким рукопожатием с Аксеновым, стоя в темноте, рассеченной надвое зыбким лучом. И почти сразу же вспыхнул свет.
3
Аксенов был молодой, невысокого роста, очень быстрый в движениях долган[4] в черной гимнастерке, туго подпоясанной военным ремнем. Таков, как я заметил, излюбленный костюм большинства районных работников, независимо от того, где живут они — в подмосковной ли Рузе, в заполярном ли Новотундринске.
Савчук представил меня и принялся объяснять цель нашего приезда.
Аксенов внимательно слушал, изредка кивая. Вдруг лицо его оживилось:
— Вы, кажется, сказали о Птице Маук?.. Извините, что прерываю вас… В детстве я слышал об этой Птице. Матери пугали ею ребят. Нечто вроде вашего русского Буки, если хотите.
— Очень ценно!.. Значит, не только у нганасанов, но и у долган… — Савчук принялся вытаскивать из кармана блокнот.
— Да не спешите записывать. Больше, к сожалению, ничего не смогу добавить. Бука и Бука.