— И слышать об этом не хочу, — сказал её муж. — Но девочку мы возьмём обязательно. Стыдно, что сам я о ней как-то не подумал. Интересно, та лошадь ест много или нет? Да и старине Алмазу не помешает пара лишних часов отдыха в день. Всё равно вторая лошадь даст мне работать на четыре часа дольше. И сыну будет чем заняться. Будет ездить со старым Алмазом после обеда, а я буду брать новую лошадь после чая или утром, там посмотрим, как лучше. Глядишь, ежели повезёт, мы продержимся, и денег нам на всех хватит. И мистеру Реймонду хорошо сделать одолжение, характер у него, конечно, крут, зато он добр к нашему сыну. Ведь так, жена?
— Верно, Джозеф, — согласилась мать Алмаза. На том они и порешили.
На следующий день отец мальчика сходил к мистеру Реймонду и принял его предложение. Ещё до конца недели он снял в той же конюшне второе стойло, и у него стало две лошади вместо одной. Новый конь был гнедой масти, и поэтому его звали Рубин. А старому Алмазу дали его кличку из-за белого ромбика на лбу. Маленький Алмаз сказал, что теперь они сказочно богаты, ведь у них есть огромный алмаз и огромный рубин.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Сон Нэнни
энни пока ещё была слишком слаба, чтобы покинуть больницу, поэтому Алмаз старался почаще навещать её. Теперь у мальчика прибавилось дел: каждый день по нескольку часов он ездил со старым Алмазом, а ещё нужно было сидеть с братиком и ухаживать за одной из лошадей, поэтому к Нэнни он выбирался реже, чем ему бы хотелось.
Однажды вечером, когда Алмаз сидел у её кровати, девочка сказала:
— Алмаз, мне приснился такой красивый сон! Можно тебе его рассказать?
— Ой, конечно, расскажи! — попросил Алмаз. — Я так люблю сны!
«Наверно, она была в Стране Северного Ветра», — решил он про себя.
— Глупый сон какой-то. Но он был таким чудесным, понимаешь? Как же здорово верить, что всё на самом деле, пока сон снится!
Пусть мои читатели не думают, что бедная Нэнни умела выражать свои мысли так гладко, как я их передал. В школу она никогда не ходила, и, пока не очутилась в больнице, слышала, в основном, всякие грубости. Но в школу ходил я, и хоть там меня не научили видеть столь удивительные сны, какие снятся Нэнни, зато я могу пересказать её сон куда лучше самой девочки. И мне ещё сильнее хочется это сделать оттого, что я уже постарался как можно лучше рассказать сон Алмаза, а мне не хотелось бы отдавать мальчику предпочтение.
— Слушай же, как всё было, — начала Нэнни. — Позавчера нас приходила навестить одна леди — очень красивая и так элегантно одета. Я слышала, старшая сестра ей сказала: «Как мило, что вы надели синее с золотом!», а та ответила, что знает, мы не любим блёклые цвета. А ещё на ней была удивительная красная шаль, вся расшитая молочно-белыми цветами. Шаль не то чтобы сверкала, она была шёлковая, но как будто бы светилась изнутри. Дама подошла к моей кровати и села как раз там, где ты сейчас сидишь, Алмаз, и положила руку на покрывало. А я сидела в кровати, ждала чая, и передо мной уже стоял столик. Её рука в синей перчатке была такая красивая, что мне очень захотелось её погладить. Я подумала, что дама, наверно, позволит мне это сделать, ведь все, кто приходит в больницу, такие добрые. Оказывается, люди злые только на улице. Но тут она убрала руку, и я чуть не заплакала, потому что решила, что чем-то её рассердила. А на самом деле она не хотела, чтобы я гладила перчатку. Дама её сняла и положила руку обратно на покрывало. Тогда я отважилась и протянула свою ужасную руку…
— Твоя рука вовсе не ужасная, Нэнни, — возразил Алмаз, но та продолжала:
— И погладила её, а она в ответ погладила мою — можешь себе представить! У неё на пальце было кольцо, и я стала его разглядывать. Тогда дама сняла кольцо и надела мне на палец. Оно было с красным камнем, она сказала, что это рубин.
— Вот забавно! — вставил Алмаз. — И нашу новую лошадь тоже зовут Рубин. У нас появилась ещё одна лошадь, гнедая, такая славная!
Но Нэнни продолжала свой рассказ.
— Дама со мной разговаривала, а я всё время смотрела на рубин — он был такой красивый! Пока она говорила, я вглядывалась всё глубже и глубже. Когда она собралась уходить, я стала снимать кольцо, и — как ты думаешь, что она сказала? — «Если хочешь, можешь оставить его на ночь. Только будь с ним аккуратна. Я не могу тебе его подарить, потому что мне самой его подарили, но ты можешь поносить его до завтра». Разве не чудесно с её стороны? От радости я с трудом чай допила. И мне кажется, из-за кольца я и заснула, потому что, покончив с чаем, я откинулась на подушку, устроилась полусидя-полулежа и принялась его рассматривать. Потихоньку я начала засыпать. Кольцо становилось больше и больше, и наконец я поняла, что смотрю уже не на красный камень, а на красный закат, который горел в конце длинной улицы рядом с той, где живёт моя бабушка. Одета я была, как и раньше, в лохмотья и дырявые башмаки, полные отвратительной грязи. Раньше я не обращала на неё внимание, но теперь мне стало противно. А прямо на меня смотрел огромный пламенеющий закат с зелёными и золотыми прожилками. Почему бы мне не жить в том закате, а не в грязи? Почему он всегда так далеко? Почему никогда не заглядывал на нашу несчастную улочку? Закат стал меркнуть, как с ним всегда бывает, и наконец совсем погас. Тогда поднялся холодный ветер и начал трепать мои лохмотья.