В глубине зала видны открытые внутренние двери, за которыми — анфилада комнат. Справа лестница, ведущая на балкон второго этажа. Кусты выдавили стекла, просунули ветки внутрь и, разочаровавшись, толкутся возле оконных проемов. В камине все черно от сажи; в решетку зачем-то вставлены бедренные кости. Напольные часы в виде башни; циферблат желт, как луна. Осталась одна часовая стрелка, застыла, указывая на север. С нее свисает какая-то бахрома. Маятник почти не виден за мутным стеклом.
И тут срабатывает система раннего оповещения, благодаря которой пока сам таскаю свои кости. Объяснить механизм воздействия не могу, однако чувствую: мое появление не осталось незамеченным. Первое побуждение — броситься наружу. Но сигнал тревоги не совсем обычный: вялый, притупленный. Легкий холодок проскальзывает по спине и затылку. Даже не тревога, а предупреждение о постороннем присутствии. Тем не менее, пистолет у меня в руке.
Пронзительно кричит какая-то птица. Хлопая крыльями, пересекает зал и вылетает наружу через витражную раму, в которой еще сохранилось несколько цветных стекол. Мертвая радуга…
В глубине анфилады, там, где сходятся линии перспективы, намечается движение. Вырисовывается силуэт. Сухой, тонкий. Женщина. На таком расстоянии не стал бы ручаться, что это крот. Двигается очень медленно, но причиной может быть не слепота, а старость. Жду.
Так и есть. Она невероятно стара. Ходячая мумия. Волос почти не осталось, кожа зеленоватая, в морщинах копошатся насекомые, но ей, кажется, все равно. Одета в длинное платье, нет — в дырявое подобие длинного платья, почти не прикрывающее иссохшего тела. На сухих, как палочки, руках звякают металлические браслеты. Это что-то новенькое. Прежде никогда не встречал крота, который таким способом заранее сообщал бы о своем приближении. Либо старушка никого не боится, либо ей нечего терять.
Идет прямо на меня. Это занимает пару минут. Стою, не шевелясь, в ожидании какой-нибудь пакости. Береженого бог бережет.
Она останавливается в десяти шагах. На вид безвредна, как гадюки в пепельнице.
Некоторое время не двигаемся, и рад бы сказать, что просто смотрим друг на друга. Мне это вскоре надоедает. В крайнем случае еще один мертвый крот будет на моей совести…
Внезапно замечаю, что в зале изменилось освещение. Подкатывает тошнота. Что-то не так. Настолько не так, что взбунтовалось брюхо, а оно у меня чугунное. До мозга еще не дошло. Застигнут врасплох…
Свет! Что-то неладное творится со светом. А, ну да — свет падает с другой стороны. Не с той, откуда падал прежде. Но это означает, что солнце… Черт, дело, оказывается, уже идет к вечеру. Отовсюду выползают тени.
Что я до сих пор делаю здесь?
Старуха по-прежнему не шевелится. И рад бы сказать, что смотрит на меня.
С трудом поворачиваю голову — окоченела шея. Хрустят позвонки. Нахожу взглядом циферблат часов в виде башни. Море сновидений растеклось на грязноватом лунном диске. Часовая стрелка указывает на юг.
Шесть часов прошло. Будто мгновение миновало, незаметно и беспамятно. Украденное время. А как насчет жизни?
Левой рукой вытираю пот со лба. Правой ничего не чувствую. Опускаю голову, чтобы убедиться — рука еще при мне, пистолет тоже.
Как ты сделала это, старая сука?
Ладно, уже не важно. Надо убить ее, и пройдет наваждение. Это будет непросто — брюхом чувствую. Там снова шевелится огромный холодный слизняк.
Поднимаю пистолет. Ох, как тяжело… Все вокруг вспыхивает и наливается жидким свинцом. В этом свечении вижу, как падающая в сторону от солнца тень старухи начинает сокращаться, подползает к ее ногам верным черным псом, затем поднимается, очерчивая силуэт своей госпожи траурной рамкой, наконец отделяется от нее и, вырастая, становится огромным, неразличимо темным существом.
Телохранитель-тень. Слышал о таком дерьме от кротов. Что бы я делал, как выживал, если бы при случае не заставлял раненых или подыхающих тварей делиться информацией. Честно говоря, иногда даже получал удовольствие. А насчет телохранителей — думал, это сказочки для детишек. Должна же быть у слепых своя мифология, свои страшилки и герои, зародыши черной, как ночь, фантазии.
И вот мне урок. Довелось убедиться, что некоторые пугала реальны. Значит, реальным может оказаться и многое другое.
Но тогда полуголая тощая старуха — одна из двенадцати легендарных Матерей Ночи. Может быть, даже первая Мать. Ей лет двести, не меньше. Господи, столько не живут… если она вообще живая.