Вокруг Красноярска была настоящая сибирская тайга. Обычно они выезжали туда семьями на машинах. Уму непостижимо, сколько там было ягод и грибов. Малина, смородина, брусника, костяника, земляника… У матери хватало терпения собирать ягоды, чтобы варить варенье на зиму. Взрослые шумели, перекликались, Ксене это не нравилось. Она любила тишину, уединение, пенье птиц, таинственные шорохи, писки каких-то мелких зверушек. Леса она не боялась и старалась побыстрее оторваться от компании. По соснам и елям прыгало множество пушистых белок. Ксеня обожала собирать грибы. Их было такое множество, что ей казалось: грибы сами лезут на глаза. Она срезала ножичком, как научил отец, гриб, а другой уже поглядывал на нее. Крупные белые грибы, цари грибного царства, боровики, подосиновики, подберезовики, маслята, лисички, рыжики. Почти все грибы стояли, гордо выпрямившись, лишь маслята зарывались под мох и нужно было еще поискать их маслянистые коричневые шляпки. Грибы потом жарили, солили, особенно Ксюша любила соленые маслята в сметане.
Как-то они набрели на кедр: высоченный, прямой и могучий, тоже царь среди сосновых деревьев. Взрослым удалось сбить несколько шишек. До чего вкусны оказались молочные ядрышки! Попадались и невысокие деревья с орехом фундуком, они висели пучками по три штуки на ветках. Щедра на дары сибирская тайга! Много чудес было в ее чащобах! Один раз Ксеня даже зайчишку увидела. Косой пролетел мимо нее, прижав от страха уши. А весной все пригорки перед лесом были усыпаны оранжевыми жарками, розовыми саранками и нежносиреневыми кукушкиными слезками. А ландыши? А незабудки? А колокольчики?
Вдруг ближе к осени родители снова засобирались, складывая вещи в два чемодана и большой фанерный ящик. В этот раз Ксеня обрадовано засуетилась и тоже засобиралась, сама не зная, куда, аккуратно и заботливо укладывая свою любимую куклу и ее одежки в картонную коробку. Она даже не заплакала, когда отец выбросил на помойку старого плюшевого мишку с оторванным ухом и без левого глаза-пуговки, так ей хотелось никогда больше не видеть этот двор, эту злую бабку и «чужие анютины глазки». Хотя ей так нравилось, засыпая, поглаживать мягкий плюшевый бок…
НОРИЛЬСК, город вечной мерзлоты, зеков и вольнонаемных
1955-63 годы. На Крайний Север родители Ксени приехали, когда ей было восемь лет. Они, не скрывая, говорили родственникам и знакомым, что отправились сюда за длинным рублем. Между собой мечтали, когда окончится срок вербовки, зажить, как люди, и чтобы в доме было все. И вот на долгие годы – город вечной мерзлоты и таких морозов, что кипяток, выплеснутый из ведра, едва не на лету превращался в лед. На долгие годы – снег и электрический свет. Свет – дома, с раннего утра и до позднего вечера, пока не укладывались спать, и на улице – желтые пятна фонарей на высоких деревянных столбах. И снег – сияющий так, что глазам больно.
Но снег сиял недолго. Вскоре он становился серым, а потом вообще черным. Металлургический и медный заводы отравляли воздух выхлопами производств. Загазованность в Норильске была выше нормы во много раз. Не зря жителям платили «северные». Было, конечно, и лето, и солнце, – правда, без привычных глазу лучей. Оно походило на апельсин, и летом висело в небе бесконечно, не светя и не грея. Холодному северу нужно холодное солнце. Апельсины она тогда ела часто, их продавали зимой, когда солнца не было, и от них пахло каким-то другим миром, к которому Ксеню неизвестно почему тянуло. А зимой – снег и свет.
Выходя ранним утром из дому в школу, она невольно зажмуривалась. Белый-белый и пушистый снег золотился под фонарями и голубел в тени. Жалко было на него ступать, хотелось присесть и погладить рукой. Ксеня так и сделала однажды: присела и сняла рукавичку. Руку как ожгло. Морозто стоял нешуточный, за сорок градусов. Она торопливо натянула рукавичку и заспешила в школу.