А это уже зависит не только от реальности, проступающей сквозь туман. Ибо туман – тоже реальность. Поэтическая.
Пока душа билась за независимость (от толпы и от правителей), главным словом была – свобода.
Теперь, когда свобода завоевана, какое слово становится главным?
Не угадаете. Скука!
«У нас опять гуляют, а я убежала и пишу. Ах, какая скука!»
И опять: «Скука давит камнем!»
И опять: «Скучища-то, господи…»
Пока свобода – недостижимая цель, она наполняется идеальным весом, становится смыслом существования.
Но вот свобода достигнута, и встает вопрос: что с ней делать?
Пока ты сопротивляешься диктатуре, это твой ад, отуманенный общепринятым раем. Когда наконец, входишь в общественный порядок, он даже под адскими знаменами хочет показаться раем…
Главное – понять, на что согласится народ.
Присутствует ли народ в сознании лирической героини Светланы Ермолаевой?
Да вот же:
«Уборщицы, сантехники, буфетчицы, милиционеры…»
Есть ли тут работники, которые мышцами и навыками обеспечивают то, что тут раздают? А без милиционеров такая раздача состоится? Это народ или обслуживающий персонал, который существует помимо народа?
Вот тут-то без поэзии опять не обойтись.
Люди – разные. А если и они ищут суть? И не отнесёшь их ни к слугам режима, ни к борцам против режима… Эти одиночки-страдальцы – чего достойны? Сострадания? Порицания? Куда их деть в итоговой картине эпохи? Какое место им уготовано в финальном раскладе ролей?
Страна – умерла?! Да скорее героиня умрёт, сорвавшись со своего этажа в новой квартире! И несчастный случай будет подозрительно похож на самоубийство.
И уж что несомненно, неопровержимо и неотвратимо: в грядущем бед будет не меньше, чем было в прошлом.
Отсюда – ощущение боли, грозящего испытания, фатального страдания, подстерегающего страну даже в её «райские» (мирные, невоенные) времена.
И лейтмотивом – страх, присущий всем живущим «в этом мире чёрно-белом».
И готовность к беде, которую придется вытерпеть.
И конца этому нет? Есть! Неизбежен конец этой реальности, после чего наступит новая реальность. И так же будет начинена болью.
Что ж прибавить к этой тяжбе рая и ада в исповеди Светланы Ермолаевой?
Она же и подсказывает:
«Счастье – в объятьях беды»…
И ещё – с почти немыслимой иронией:
«Для счастья не хватает несчастья…»
Жгучее предчувствие боли, дающей силы в мире, который окован ознобом, – делает исповедь Светланы Ермолаевой уникальной в поколении её ровесников «послевоенных лет рождения».
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
Алма-Ата, столица Казахской ССР
Ксения переступила порог здания на площади у Детского мира и обмерла: вот это да! Куда я попала, где мои вещи? Во-первых, при входе милиционер, ему был предъявлен пропуск. А дальше!.. Дальше, как в музее: люстры, мрамор, кремлевские дорожки… Это она потом узнала, насчет дорожек. А на ней: пальтишко серенькое, из моды вышедшее, сапожки из кожзама ширпотребовские, платочек уголком. Этакое представительное из народа да в хоромы правительственные. И хватило же наглости!.. Но до этого – шага в райскую жизнь, в Дом на площади, оказавшийся Домом терпимости – было многое и многое, была другая, обыкновенная жизнь, детская, юношеская и уже супружеская.
Часть первая
ЯКУТСК, столица алмазного края
Деревня Исеть Иркутской области, откуда была родом мать героини, располагалась не так далеко от священного озера Байкал. Полдеревни было Скорняковых, отец Павлины Петр был чистокровный бурят, а мать Надежда Таборова из соседней деревни русская. Она была сирота, и прозвище у нее было почему-то Надька из табора. Отца вскоре репрессировали, он отказался вступать в колхоз, шибко умный был. Повезли его «из Сибири в Сибирь» (Владимир Высоцкий). Были в их роду и священники, и шаманы, но после репрессий остались от многочисленного рода рожки да ножки.