Молчание.
— Он сам не знает. Наверное, не понимает, что с ним происходит. Где Люк? Он скажет, что делать.
— Что случилось, друзья? — послышался приятный голос наставника. — Здесь какой-то бедняга. Хотелось бы помочь ему.
— Ах, да. Он недавно пришел из вашего мира, — сказал Люк сочувственно. — И, конечно, растерян. Ничего не понимает. Он из тех, что попадают к нам с полученным в церкви твердым представлением о том, что должны здесь увидеть. Но у нас все иначе, и новички теряют голову. Первое время они совершенно беспомощны, потом некоторые привыкают, приспосабливаются и начинают жить как все. Другие же упорствуют в своих заблуждениях, не могут свыкнуться и продолжают блуждать неприкаянными, как этот человек. В прошлой жизни он был религиозным фанатиком — ограниченным и упрямым. Зерно невежества, посеянное на земле, взошло здесь скорбью. — Что его так тяготит?
— Он не знает, что мертв. Блуждает как в тумане. Все кажется ему страшным сном. После его смерти прошли годы, ему же они кажутся вечностью. — Почему вы не объясните ему ситуацию, не подскажете, что делать? — Мы не можем. Мы…
Рупор упал.
— Смайли, скорее музыку. Нужно прибавить энергии.
— Высшим духам нельзя общаться с теми, кто привязан к земле, — объяснил Мейли. — У них разные энергетические зоны. Мы ближе к этим несчастным и скорее можем им помочь.
— Правильно! Именно вы — почти выкрикнул Люк. — Поговорите с ним, мистер Мейли. Вам знакомы такие, как он.
— Друг, позволь сказать тебе несколько слов, — громко и отчетливо произнес Мейли. — Бормотание прекратилось, и у всех появилось ощущение, что несчастный замер, прислушиваясь. — Нам очень жаль тебя. Знай, ты умер. Ты видишь нас и не можешь уразуметь, почему мы не видим тебя. Но ты на том свете, в потустороннем мире. Ты ожидал другого, потому и не догадался, где находишься. Ты думал, что тебя встретят иначе. Но там все оказалось не так. Ты должен понять, что все — благо, что Бог — добро и что тебя ожидает блаженство в том случае, если ты возвысишься духом, будешь молиться о помощи и думать не только о своем печальном положении, но и о тех страдальцах, которые так же скитаются, объятые мраком. Несколько минут тишины, и вновь голос Люка.
— Он услышал вас и благодарит. Прозрение постепенно приходит к нему. Со временем он обретет и большее знание. Он спрашивает, может ли прийти еще.
— Конечно! Конечно! — возопил Болсоувер. — У нас уже есть несколько подопечных, которые раз от разу становятся все более сведущими. Да благословит тебя Бог, дружище! Приходи, когда хочешь.
Лепет прекратился, а к присутствующим пришло сладостное чувство покоя и умиротворения. Тут раздался тоненький голосок Уи Ван: — Осталось еще много энергии. Тут Красное Облако. Если Папочка пожелает, он может что-нибудь показать.
— Красное Облако — индеец и тоже наш гид. Незаменим, когда нужно продемонстрировать какое-нибудь физическое действие. Ты здесь, Красное Облако?
Три громких стука, словно били молотком по дереву, раздались в тишине.
— Добрый вечер, Красное Облако!
Новый гость заговорил отрывистыми фразами, медленно и с трудом выговаривая слова.
— Здравствуй, вождь! Как здоровье скво? Детишек? Никак в вигваме новые лица?
— Они здесь в поисках истины, Красное Облако. Покажи им, что ты умеешь делать.
— Попробую. Подождите минутку. Буду стараться.
Вновь тягостное ожидание, а затем новые чудеса.
Во мраке появилось смутное мерцание, что-то вроде струйки светящегося дыма. Сначала она вилась от одной стены к другой, а затем закрутилась в центре комнаты. Постепенно струйка как бы сгущалась, превратившись наконец в яркий кружок размером с сигнальный фонарь. Он не отбрасывал света и потому особенно резко выделялся в темноте. Кружок подплыл к самому лицу Энид, и Мелоун мог его хорошо рассмотреть.
— Но его держит чья-то рука! — воскликнул он с вновь вспыхнувшим подозрением.
— Конечно. Это материализованная рука, — сказал Мейли. — Я тоже ясно вижу ее.
— Хотите, чтобы она коснулась вас, мистер Мелоун?
— Да, если можно.
Свет погас, и почти тут же Мелоун ощутил чье-то прикосновение. Он подставил свою ладонь и отчетливо почувствовал, как на нее легли три пальца — теплые, гладкие, средней величины. Мелоун сжал руку, и пальцы как бы растаяли в ней.
— Она исчезла, — задыхаясь от волнения, проговорил журналист. — Что поделаешь! У Красного Облака бывают такие промашки. Но его световые эффекты великолепны.
Тут же, как бы в подтверждение этих слов, началась еще более поразительная игра света. По комнате медленно поползли разной величины облачка и заплясали крошечные искорки, похожие на светлячков. Тогда же молодых людей обдал ледяной порыв ветра. Нельзя было приписать его обману чувств: у Энид даже сдуло на лоб прядь волос.
— Вы, наверное, ощутили порыв ветра? — спросил Мейли. — Некоторые из огоньков могут сойти за языки пламени. После этого Троица уже не покажется вам таким уж невозможным феноменом.
Бубен взмыл вверх; по светящемуся пятну было видно, как он описывал круги под потолком. Затем бубен опустился ниже и поочередно коснулся голов всех присутствующих. И, как бы успокоившись, с мелодичным звоном водворился на место.
— Почему бубен? Почему используется один только бубен? — спросил Мелоун.
— Удобен и компактен, — объяснил Мейли. — И всегда укажет звоном, где находится. А что вы еще можете предложить? Разве только музыкальную шкатулку.
— Наша шкатулка проделывает иногда удивительные вещи, — похвасталась миссис Болсоувер. — Ей ничего не стоит взмыть под самый потолок. А ведь она тяжеловата.
— Девять фунтов, — уточнил Болсоувер. — Однако, судя по всему, наше время подошло к концу. Не думаю, что мы сегодня еще что-нибудь высидим. Сеанс прошел неплохо, можно сказать, на хорошем среднем уровне. Перед тем как включить свет, надо немного обождать. Ну, что скажете, мистер Мелоун? Если вас обуревают сомнения, выкладывайте сразу. А то есть у вас, журналистов, одна неприятная черта: сначала ни гугу, только улыбки и рукопожатия, а потом дома вы расслабляетесь, еще раз прокручиваете все в голове и пишете, что мы жулики.
Кровь застучала в висках у Мелоуна, он провел рукой по пылающему лбу. — Не знаю, что и думать, — признался журналист, — но вечер произвел на меня сильное впечатление. Можно сказать, потряс. Кое-что я читал, но увидеть самому — совсем другое дело. Однако больше всего меня убеждают ваша искренность и душевное здоровье. В этом невозможно усомниться. — Неплохо. Вы делаете успехи, — сказал Болсоувер.
— Я пытаюсь понять, какие вопросы могут возникнуть у моих читателей, не присутствовавших на сеансе. Нужно постараться заранее ответить на них. Во-первых, все происходило как-то необычно, по-домашнему, что ли. О духах принято думать несколько иначе.
— Теории следует основывать на фактах, — сказал Мейли. — До сих пор человечество подгоняло факты к уже готовым теориям. Надо учитывать, что сегодня мы имели дело — это ни в коем случае не бросает тень на наших добрых хозяев — с невысокими духами, имеющими вполне определенные функции. Их нельзя назвать типичными обитателями потустороннего мира, как нельзя назвать портового грузчика типичным англичанином.
— А Люк? — возразил Болсоувер.
— Он, конечно, находится на более высокой ступени. Вы его слышали и можете сами судить. Еще вопросы, мистер Мелоун?
— Если можно. Почему все вершится в темноте? Это может вызвать определенные подозрения. Почему спиритизм так тяготеет к мраку? — Не всегда, а только в случае работы с предметами. Тогда полная темнота действительно необходима. Это связано с причинами химического порядка. Фотограф ведь тоже проявляет пленку в темной комнате. В основе фотографирования лежит перенос на светочувствительную пленку тончайшей материальной субстанции с человеческого тела; затем в темной комнате она проявляется и закрепляется. Нечто подобное происходит и здесь. Теперь понятнее?
— Пожалуй, да. Но все равно жаль. Здесь самое уязвимое место. — Иногда кое-что получается и на свету, — сказал Болсоувер. — Может, Уи Ван еще не ушла? Обождите минутку. Где у нас спички? — Он зажег свечу, после долгого сидения в темноте все отчаянно заморгали. — Сейчас посмотрим.