— Ты ведь знаешь, что профессор Саммерли умер в прошлом году в Неаполе.
— Да. Я очень хорошо помню.
— А .старый Ч. — это, конечно, твой отец.
— Поразительно.
— Бедняга Саммерли. Он не верил в загробную жизнь, а тут объявился сам… во всяком случае, похоже на то.
Тарелки вернулись — по большей части с мелочью. Их водрузили на стол, где опытный глаз секретаря пытался определить, сколько денег все-таки собрали. Затем взлохмаченный старик из Австралии прочитал благодарственную молитву в той же простой бесхитростной манере, что и прежде. И не требовались ни передача апостольской благодати, ни возложение рук, чтобы понять, что слова этого человека идут прямо из сердца и угодны Богу. Затем зал поднялся и, стоя, исполнил заключительный гимн — с западающей в память мелодией и печальным нежным рефреном: Храни нас, Боже, до следующей встречи. Энид с удивлением заметила, что у нее по щекам заструились слезы. Эта простая церемония, на которой присутствовали душевно здоровые и серьезные люди, произвела на нее большее впечатление, чем пышные богослужения и однообразная музыка в величественных соборах. Толстяка Болсоувера они нашли в холле, там же была и миссис Деббс. — Думаю, вы нас разделаете под орех, — смеялся председатель. — Но мы к этому привыкли, мистер Мелоун. И не в обиде. Но увидите, все изменится. Нас еще оценят.
— Обещаю, что напишу честно.
— Большего и не требуется.
Ясновидица стояла, привалившись к камину, отрешенная и суровая. — Вы, наверное, очень устали, — пожалела ее Энид.
— Совсем нет, юная леди. Никогда не устаю, когда работаю с духами. Они поддерживают меня.
— Разрешите поинтересоваться, — вступил в разговор Мелоун, — знали ли вы профессора Саммерли?
Медиум покачала головой.
— Нет, сэр. Все думают, что я их знаю. Но я никого не знаю. Они просто приходят, и я их описываю.
— А послания, которые они просят передать?
— Я слышу их. Все время слышу. Бедняги хотят, чтобы о них рассказывали, чтобы их заметили. Сами лезут ко мне на помост, дергают за рукава, тянут в разные стороны. Они терзают меня. Я следующий… нет, я… я! Вот что я постоянно слышу. Стараюсь изо всех сил, но все равно не успеваю представить каждого.
— А что вы скажете о пророке? — поинтересовался Мелоун у председателя.
Мистер Болсоувер неодобрительно пожал плечами.
— Он конгрегационалист. Носится по стране, иногда заглядывает к нам. Помнится, именно он предсказал начало войны. Что касается меня, то я человек практический. Зла и сейчас хватает. Нам его отмерили полной мерой, не знаю, осталось ли про запас? Ну, пора расходиться. Спокойной ночи! Постарайтесь написать о нас получше.
— Спокойной ночи, — отозвалась миссис Деббс. — Кстати, девушка, вы сами медиум. Спокойной ночи!
Они вышли на улицу и с удовольствием вдохнули свежий вечерний воздух. После духоты переполненного зала он казался особенно бодрящим. Вскоре они уже были на шумной Эджвер-роуд, где Мелоун остановил кэб и попросил отвезти их на Виктория-гарденс.
Глава III В КОТОРОЙ ПРОФЕССОР ЧЕЛЛЕНДЖЕР ВЫСКАЗЫВАЕТ СВОЕ МНЕНИЕ
Мелоун уже садился вслед за Энид в кэб, когда его окликнули. По улице бежал высокий мужчина средних лет. Он был хорошо одет, тщательно выбрит и держался достаточно самоуверенно, как и подобает преуспевающему хирургу. — Привет, Мелоун! Подожди!
— Аткинсон! Энид, позволь представить тебе профессора Аткинсона из госпиталя Св. Марии, о котором я рассказывал твоему отцу. Подбросить вас? Мы едем на Виктория-гарденс.
— Отлично! — Хирург последовал за ними в кэб. — Очень удивился, увидев вас на собрании спиритуалистов.
— Мы были там по делу. Ведь мы с мисс Челленджер — журналисты. — Как же, помню. Все в Дейли газетт? Считайте, что получили еще одного подписчика, — интересно будет узнать, что вы насочиняете о сегодняшнем вечере.
— Придется подождать следующего воскресенья. Материал идет в определенную рубрику.
— Нет, столько ждать не могу. Хочу знать сейчас же.
— Все не так просто. Завтра я внимательно перечитаю свои записи, обдумаю их, сопоставлю с наблюдениями коллеги. У нее очень развита интуиция — важнейшая вещь, когда дело касается религии. — Ну и что же говорит вам интуиция, мисс Челленджер? — Больше положительного. И все же — что за причудливая смесь! — Вы попали в самую точку. Был там несколько раз и всегда уходил полный противоречивых чувств. Не обходится без разных нелепостей, допускаю, что возможен и просто обман, но есть там и нечто поистине чудесное.
— Но вы-то не журналист? Зачем вам туда ходить?
— Интересно. Видите ли, я уже несколько лет изучаю спиритизм. Не могу считать себя его убежденным сторонником, но к числу сочувствующих принадлежу, и у меня хватает ума задавать себе вопрос: может, не только я изучаю это явление, а его субъекты, существа с той стороны, тоже изучают меня.
Мелоун понимающе кивнул.
— Спиритизм неисчерпаем. Это понимаешь, когда начинаешь его постигать. В нем десятки разных, достойных изучения областей. И всем занимаются только вот эти честные, нищие духом люди, которые, несмотря на все преследования и потери, несут этот груз уже более семидесяти лет. Они напоминают первохристиан. Ведь христианство вначале распространялось среди рабов и низших слоев населения. К господину свет пришел на триста лет позже, чем к его рабу.
— А тот проповедник? — запротестовала Энид.
— Вы говорите о нашем друге из Атлантиды? Жуткий зануда! Не знаю, что и думать об этом. Полагаю, самообман или временное высвобождение дремавшей ранее части личности. Единственное, в чем я убежден: все эти банальности не имеют ни малейшего отношения к жителю Атлантиды. Не стоило отправляться в столь долгое путешествие, чтобы нести такой вздор. А вот мы и приехали! — Я дал обещание отцу этой девушки доставить ее домой в полной сохранности, — сказал Мелоун. — А почему бы вам, Аткинсон, не подняться с нами? Профессор будет рад с вами познакомиться.
— Уже поздно. Он спустит меня с лестницы.
— Вижу, вам наболтали об отце всякой чепухи. На самом деле все не так. Некоторые люди его действительно раздражают, но вы к их числу не относитесь. Может, рискнете?
— После ваших слов — конечно.
И все трое направились по ярко освещенному коридору к лифту. Челленджер, в роскошном голубом халате, с нетерпением ожидал их. Он смерил Аткинсона взглядом боевого бульдога, увидевшего другую собаку. Однако беглый осмотр, видимо, умиротворил его, и профессор прорычал, что рад знакомству.
— Слышал ваше имя, сэр, и знаю о вашей блестящей карьере. Ваша резекция позвоночника в прошлом году заставила меня поволноваться. Неужели вы тоже ходили к этим лунатикам?
— Если вам угодно так их называть… — засмеялся Аткинсон. — А как еще прикажете? Помнится, мой молодой друг (Челленджер иногда величал Мелоуна так, словно тот был подающим надежды школяром) говорил, что вы изучаете этот феномен. — Он оглушительно расхохотался, не скрывая своего презрения. — Изучая человечество, начнем с духов, так, что ли, мистер Аткинсон?
— Не обижайтесь на отца, он ничего в этом не понимает, — вмешалась Энид. — Уверяю, папочка, тебе было бы интересно. — И она представила ему подробный отчет об их приключениях, который профессор то и дело прерывал недовольным ворчанием, хмыканьем и язвительными замечаниями. Когда же Энид дошла до эпизода с профессором Саммерли, Челленджер взорвался, не скрывая больше своего возмущения. Старый вулкан заклокотал, и слушателей оглушил огненный поток отборной брани.
— Гнусные негодяи! — рычал он. — Даже в могиле нет покоя бедняге Саммерли. У нас с ним возникали расхождения, я был, сознаюсь, не очень высокого мнения о его интеллекте, но поверьте, если бы он действительно восстал из мертвых, то сказал бы что-нибудь повразумительнее. Все это галиматья, неприличная и злая выходка! Это возмутительно — моего друга выставляют на посмешище перед кучкой невежд! Ах, никто не смеялся? Как можно не смеяться, слыша, что образованный человек, с которым даже я общался на равных, несет такую чушь? Нет, чушь! Не спорьте, Мелоун! Я этого не потерплю. Его слова напоминают приписку в письме школьницы-малолетки. Ну, разве можно нести такой бред, находясь в другом измерении? Вы со мной согласны, мистер Аткинсон? Нет? Я думал о вас лучше. — А подробное описание его внешности?