Джу открыла глаза, улыбнулась Исполнителю, медленно перевела взгляд на начальника Охраны. Она как-то странно повернулась, плечом, медленно поворачивая небольшую гордую голову на длинной шее вместе со взглядом больших, темных, непонятно какого цвета глаз.
— Ты уйди.
Голос ее, гортанный, немного глуховатый, со странным придыханием, звучал тихо и печально.
— Ты ненавидишь больного, уйди.
Опешивший начальник Охраны прищурил недобро веки, секунду всматривался в лицо этой странной женщины, усмехнулся и вышел, плотно прикрыв бронированную дверь спальни Президента.
Маявшийся у двери лечащий врач, коротышка с заплывшим от жира лицом и объемистым животом, торчащим над низко сдвинутым широким брючным ремнем, растерянно проводил начальника Охраны глазами, сунулся было за ним, но махнул рукой и сел на низкий пуфик у двери. Жалко моргал, поминутно смахивая со лба пот прямо рукой.
— Сейчас ему станет лучше.
Джу, не убирая левой руки со лба, приложила ладонь правой к усталому сердцу Президента. Кровать была высокой, ей не пришлось наклоняться. Она откинула голову назад, чуть набок, так что из большого пучка волос выпала какая-то шпилька, звякнула по паркету. Волосы упали тяжело и вольно, закрыв всю спину до пояса.
«Ведьма! — лечащий врач незаметно сглотнул набежавшую слюну, мял руки, со страхом глядя на целительницу. — Угробит, тварь, Старика! А меня на Синий остров… — он помотал головой, пытаясь унять охватившую его панику. — Помоги, а! Пусть он не сдохнет сегодня, а завтра… Завтра, Бог даст!»
Это зыбкое «завтра» продолжалось уже месяц, с того самого дня, когда «железный Старик» ни с того ни с сего грохнулся навзничь на заседании Президентского Совета. Реанимационная бригада медицинского отдела Дворца чуть с ума не сошла.
Старика откачали. Две недели провалялся в спецбоксе Правительственной клиники. Встал, как огурчик! И вот опять… На тебе!
Лечащий врач заскулил от страха и жалости к себе. Он вспомнил, как в ординаторской комнате его неожиданно прижала к стене жена Президента, бледная, высокого роста седая старуха. Глядя ему в глаза через толстые линзы очков, выцедила сквозь тонкие, обескровленные губы: «Президент умрет, я тебя, щенок, в бетонную стенку вмурую. Запомни… Ему всего шестьдесят. Тебе не жить, учти».
Он тогда чуть не поправил ее — «не вмурую, а замурую», но вовремя опомнился, закивал головой часто-часто. Не вышел, а выполз из ординаторской, перепуганный и озлобленный на несчастную свою долю придворного лекаря.
Минут десять она стояла так, почти неподвижно, только правая рука ее над сердцем Президента немного двигалась, как если бы она отодвигала что-то в сторону, невесомое и невидимое.
… «Ты не устал?» — спросили невидимые голоса. «Устал, — ответил он, взлетая под потолок спальни, — я страшно устал!» «Доверься нам!» — голоса взвыли, переплелись между собой в стройный и прекрасный аккорд. «Не умру? Я не умру?» — заорал он, пытаясь перекрыть звенящую на пронзительной высоте музыку голосов. «Зачем? — голоса захохотали, забились в стену страха, что он так явственно ощущал где-то сбоку от своего „я“. — Она пришла! Она пришла! Слушай ее, она знает ИСТИНУ! Ты — Президент, ты ничего не знаешь, а она ЗНАЕТ, ЗНАЕТ, ЗНА-… А-А-а!»
Он видел свое неподвижное тело, лежавшее на кровати. Странную женщину с распущенными волосами, бледную, с закрытыми глазами. Она держала руки на груди и на лбу, запрокинув голову, дышала с хрипом, тяжело и прерывисто.
Видел Исполнителя. Самый надежный человек его Президентского Совета стоял, держась за сердце. Ему стало жаль Исполнителя. Ему не выжить без него, этому преданному и доброму бессребренику. Его убьют, как только останется он один. Исполнитель внедрял в жизнь идеи и замыслы Президента, внедрял четко и последовательно, неукоснительно и планомерно. Он был Исполнителем, а не теоретиком. Президенту он был необходим.
Видел этого коротышку врача, перепуганного и жалкого. Бог с ним, он честно ел свой хлеб, может быть, излишне много, но у Президента за много лет не было повода обвинить врача в нерадивости.
Он парил под потолком. Над кроватью, огромными стенными шкафами, где стояли его мудрые советчики — книги. Над сверкающим паркетом, над большим дубовым столом с мраморной подставкой для старомодных ручек с перьями…
Голоса верещали, галдели и хохотали без умолку. А когда они неожиданно смолкли, тогда он успокоился. Он увидел, как его тело на кровати дрогнуло и застонало. Ему стало жаль свое тело, беспомощное и обмякшее. Тогда он еще раз оглядел свою спальню сверху и вернулся. Некоторое время уютно устраивался внутри тела, и открыл глаза…