Следом за цветком идёт Дэдзима, на внутренней стороне которой постоянно проживает десять тысяч cатурниан, половина которых занята в самом Порту. Другая половина занята в сфере услуг, которые Дэдзима щедро предоставляет своим гостям — заезжим гайдзинам и космонавтам торгового флота со всех уголков Вселенной. Это обеспечивает Дэдзиме дурную славу невыводимого пятна на безупречной репутации Титана-Орбитального — Верхнего, первой столицы, старейшего орбиталища Сатурнианской Гегемонии. Ещё более невыводимо это пятно со статистики главного управления МВД по особому административному округу Титан-Орбитальный, в юрисдикцию которого Дэдзима входит целиком и полностью.
Из-за Дэдзимы и её посетителей уровень преступности Титана-Орбитального неприятно зашкаливает по сравнению с остальными округами и отдельными субъектами Гегемонии. Средний космонавт, вернувшись из долгого полёта, вовсе не склонен к спокойному времяпровождению. Жители Дэдзимы стараются не отставать. Сочетание этих двух фактов приводит к тому, что Дэдзима просто-таки напичкана служащими Национальной полиции.
И СПОР в том числе. Каждому главному управлению МВД в округе положено своё Специальное Подразделение Оперативного Реагирования — тысяча блестяще вышколенных и снаряжённых до зубов бойцов специальной полиции, готовых придти на помощь рядовым полицейским. То, что весь СПОР Титана-Орбитального постоянно базируется в Дэдзиме, говорит о многом.
Cлужебный люфтмобиль, бело-синий «Кордонье Муракумо», дожидался нас в гараже. По моему сигналу он, натужно жужжа колёсиками, вышел на посадочную площадку, а по следующему сигналу — откинул вверх дверцы. Со стороны, как и все люфтмобили, он напоминал мыльницу с короткими крылышками вертолёта по бокам моторного отсека. Большую часть мыльницы занимал четырёхместный салон, закрытый тонированным колпаком.
Я уселся за штурвал; Фудзисаки плюхнулась на сидение справа от меня. Пришлось немного подождать, пока заново раскрутится застоявшаяся турбина, но вскоре надрывный гул сменился протяжным свистом, и я подал летающую машину вперёд и вверх. С жужжанием сложились стойки шасси.
Дэдзима простиралась вокруг нас. Над головой было ночное небо, странно низкое и странно пустое: за все годы, включавшие в себя множество дежурств в Дэдзиме, я так и не смог к нему привыкнуть. Снизу на нас смотрели крыши домов и складов, ютившихся между стенками тороидального орбиталища. Внизу, посредине улицы, бежал одинокий ночной трамвай, разгоняя темноту перед собой.
— Мы в участок? — спросила, наконец, Жюстина. С заднего сидения она вытащила коробку эклеров и теперь задумчиво жевала один из них: коробку она захватила перед самым вылетом, и пирожные были совсем свежими.
— А куда ещё? — хмуро спросил я, отгоняя запах сладостей. До этого я и не задумывался, насколько голоден. — Нам с тобой ещё отчёты писать. Вот шеф порадуется.
— Надеюсь, ты уже мысленно настроился утром на ковёр к начальству, — фыркнула Фудзисаки.
— Как ты догадалась?
— Дедуктивный метод. Если Мэгурэ с утра увидит наши отчёты с очередным нераскрытым трупом, то, следовательно, нам придётся пасть перед ней ниц и объясняться. Как тебе такое?
— Мне некогда, я за приборами слежу. — ответил я, уставившись на горящий на лобовом стекле авиагоризонт. Сбоку шли высота и скорость. — А вообще, я не знаю. Какая-то бессмыслица.
— Что именно бессмыслица? Вишневецкая с распотрошённой шеей? Выжженные камеры?
— Да всё вместе. Вот скажи мне, Жюст, если бы кому-то перерезали горло на рабочем месте, что бы ты подумала?
— Что она что-то не поделила с коллегами. — не раздумывая, ответила Жюстина. — Ну или с парнем поссорилась, но здесь не тот случай.
— Почему это? — поинтересовался я.
— Ты же видел, как они целовались. — пояснила Фудзисаки. — И Валленкур… знаешь, он не похож на человека, только что зарезавшего свою любимую.
— Они все не похожи. — угрюмо сказал я. — Пока нож не достанут…
— А камеры кто сжёг? — осведомилась Фудзисаки.
— Валленкур и сжёг. Может, он гений электроники.
Жюстина вздохнула.
— Валленкур художку закончил. — сказала она. — Не городи ерунды. Сейчас на Валленкура ничего не указывает. Ни отпечатки пальцев, ни сумка с ЭМИ-гранатами, ни окровавленный дедушкин штык-нож.
— Так у нас ещё и гранаты? — прищурился я.