Юрий Нестеренко
Страна вечного ноября
Есть глубокий символизм в том, что если главный национальный праздник США приходится на солнечный июль (аналогично дело обстоит во Франции; Италия и Великобритания празднуют в июне, Испания, правда, 12 октября, но при тамошнем климате это тоже еще лето) – то Россию с ее главными патриотическими праздниками неизменно заносит в безнадежно-тоскливый, промозглый и хмурый ноябрь – пожалуй, наиболее мерзкий месяц в и без того нерадостном российском климате. Причем нельзя даже сказать, что, мол, никто не виноват, просто так подобрались исторические события.
Во-первых, тут еще вопрос, что причина, а что следствия – не потому ли они «подобрались», что ноябрьская тоска и безнадега так и провоцирует учинить какое-нибудь бессмысленное побоище, после которого все, конечно, становилось еще хуже, но которое впоследствии объявляется главной патриотической датой? Во-вторых, британцы, например, совершенно сознательно празднуют День рождения монарха в июне, вне зависимости от реального числа. А в-третьих и в главных, если при СССР от годовщины большевицкого путча деваться действительно было некуда, то постсоветской России было из чего выбирать. Собственно, при Ельцине, когда появилась было надежда, что Россия наконец вернется из тухлого болота кроваво-безнадежной азиатчины на нормальный путь европейской цивилизации, правильный выбор был сделан – формально главным государственным праздником и сейчас остается ельцинский День независимости 12 июня, позже, впрочем, под градом неумных насмешек ностальгирующих по Совку имперцев переименованный в День России. Другая достойная дата, годовщина августовской революции 1991, была закреплена как День государственного флага.
Однако подлинными праздниками эти даты так и не стали. Постарались и так и не добитые Ельциным совки (в том числе и из того самого Верховного Совета, что некогда почти единогласно принял Декларацию независимости России), и ближайшие ельцинские сподвижники, сделавшие все, чтобы дискредитировать сами понятия демократии и либерализма, и так называемый народ – бездумная серая масса, привыкшая пьянствовать в ноябре, празднуя годовщину начала собственного геноцида. По мере того, как таяли августовские надежды, многотысячные шествия с протянутым на десятки метров бело-сине-красным полотнищем превращались в печальные собрания нескольких десятков человек, вспоминающих, «как у нас украли победу».
И уж само собой все эти праздники демократии и западного выбора – столь удачно символизируемых летом и солнцем – оказались не нужны путинскому режиму. Не отменяя их формально – и даже сохранив флаг, который, впрочем, менты этого же режима топчут на митингах и который после всего, что совершалось под этим флагом после прихода Путина к власти, приличному человеку уже стыдно брать в руки – кремлевская кагебешно-воровская хунта вернулась в свой привычный ноябрь, вытащив из нафталина ура-патриотической мифологии так называемый «День народного единства».
Разумеется, с исторической точки зрения трудно было подобрать более неподходящую дату. Во-первых, если уж говорить об изгнании поляков из Москвы, то произошло это не 4 ноября 1612 года (по новому стилю), а, смешно сказать, как раз таки 7-8. То есть, если следовать исторической правде, от чего ушли – к тому и пришли: вместо нового праздника – очередное переименование злосчастной даты. И даже эта дата, т.е. взятие ополченцами Кремля, еще не была окончанием Смуты – созыв Земского собора и венчание на царство Михаила Романова состоялись лишь в следующем году.
Во-вторых, ни о каком «русском единстве» или «победе над оккупантами» применительно к тем событиям говорить не приходится. Немногочисленный польский гарнизон представлял собой отнюдь не оккупантов, захвативших Русь силой оружия, а, по сути, охрану польского посольства, приглашенного в Москву самими московскими боярами, желавшими посадить на русский престол королевича Владислава. Каковая идея, кстати, быстро перестала нравиться самим полякам, наглядевшимся на ужасы русской Смуты: «Уж если друг с другом такое творят, что сделают с нашим королевичем?» Практика «выписки» монархов из-за границы была на протяжении всего «длинного» средневековья совершенно обычным делом – вспомним, в скольких странах царствовали Бурбоны и Габсбурги, и Россия с ее Рюриковичами, а впоследствии и женившимися исключительно на германских и датских принцессах Романовыми, не составляла исключения. Если уж на то пошло, славянин Владислав был русским заметно ближе, чем какая-нибудь София Анхальт-Цербстская (захватившая, кстати, власть путем переворота и мужеубийства, но почему-то ее иноземной оккупанткой никто не считает). Бояре же Романовы отметились в период Смуты многочисленными интригами и предательствами и, в частности, активно поддерживали «тушинского вора» Лжедмитрия II. (Не менее неблаговидной, кстати, была в этой истории и роль выпячивающей ныне свои «патриотические заслуги» православной церкви, каждый из патриархов которой, от предавшего Федора Годунова Иова до предавшего Василия Шуйского Гермогена, отметился либо клятвопреступлением, либо поддержкой самозванцев, либо тем и другим. Впрочем, иерархи РПЦ всегда прекрасным образом находили общий язык с оккупантами и узурпаторами – начиная с монголов и кончая большевиками и нацистами.) Так что, вопреки малограмотной официозной пропаганде, не русский народ, объединившись, изгнал иноземных оккупантов, а одни русские – те, что шли в ополчении – одержали верх над другими русскими – теми, что призвали поляков. Причем в итоге победа, по сути, оказалась украденной у победителей.
Но самое главное – это была победа, которая хуже поражения. Победа исконно-посконной азиатчины над европейским выбором, который олицетворяла Польша (аристократическая республика с выборными монархами!). Победа из той же серии, что и у резавшего уши и носы своим новгородцам Александра Невского, отвергшего союз с Европой (предлагавшийся ему папскими послами) ради того, чтобы лизать ханские сапоги. За что его, разумеется, особо почитали российские патриоты что в царское, что в советское, что в нынешнее время, демонстрируя трогательную российскую преемственность в ненависти к Западу и свободе при любых режимах.
Уж если выискивать в прошлом повод для патриотического праздника, то это, очевидно, освобождение от ордынского ига. При всей неоднозначности фигуры Ивана III, захватившего Новгород, его окончательная победа над Ордой, к тому же одержанная малой кровью – одна из немногих побед в русской истории, где победители не были хуже побежденных, а по своей значимости – главная из них. Тут, правда, возможны разночтения, какую конкретно дату избрать – хан Ахмат де факто признал свое поражение и увел войска 11 ноября 1480 (таки опять ноябрь!), но, правда, русские войска отступили еще раньше – 28 октября; единственная битва, после которой началось «стояние на Угре» – раз уж патриоты так любят праздновать годовщины кровопролитий – состоялась 8 октября (точнее, перестрелки продолжались с 8 по 11); точная же дата, когда Иван III отказался платить дань и признавать вассальную зависимость, неизвестна. Но дело, конечно, не в сложностях с датами. Ничего удивительного, что путинский режим – идейные наследники Орды – желает праздновать победу не над «социально близкой» Азией, а над Европой и над так и не состоявшимся европейским выбором русских.
Само собой, фальшивый «праздник» 4 ноября так и остался бы мертворожденным кремлевским проектом, если бы на эту гнилую разводку не клюнули русские националисты различного толка (почему-то вообще обожающие заглатывать тухлые наживки режима еще с перестроечных времен). В результате бездарный официоз неожиданно получил поддержку снизу в виде «Русских маршей». Кремлядь, правда, эту поддержку не оценила – она вообще очень не любит инициатив снизу, без привезенной на автобусах массовки и, тем паче, без выделенной из бюджета сметы, «осваиваемой» понятно кем – и с перепугу дернулась было эти марши запрещать, но быстро сообразила, что гораздо эффективнее будет загнать их в какое-нибудь унылое гетто на окраине, куда приличные люди не пойдут уже просто из самоуважения.
С тех пор это позорище повторяется из года в год практически без вариаций. Вот уже и до Навального, наконец, дошло, что – «не выходит каменный цветок», не хочет толпа зигующей школоты превращаться в шествие цивилизованных националистов, и что участвовать в этой клоунаде серьезному политику, даже и «поддерживающему как идею и мероприятие», как-то не comme il faut. К словам Навального, раз за разом усердно сливающего «непримиримый» протест в безопасное для кремляди русло, надо, конечно, относиться с большой осторожностью, но в данном случае он всего лишь констатирует очевидное – причем с большим опозданием.