И все-таки почему они не приехали, «звезды» экрана? Странно. Интерес к нашей стране на Западе был по-прежнему велик. Так почему же? Как-то встретил на фестивале Юрия Ходжаева, председателя Совинтерфеста, спросил его.
— Наивный ты человек, — ответил он мне. — Кто поедет на наш фестиваль? Ты мне лучше скажи, почему те, кто все время мотается за границу, никого не привезли?
Вопрос резонный. Наши кинематографические боссы предшествующие три года покружили достаточно и по Европам, и по Америкам. Наверное, завели личные контакты. Могли бы кого-то пригласить лично, уговорить приехать, дабы поднять престиж, авторитет отечественного кино.
И тут я вспоминаю одну достаточно привычную для нашего Дома кинематографистов сценку. Поздним вечером в ресторане сидит группа американцев и среди них «звезда» первой величины — актер Джон Войт. Стол у америкашек по-монастырски гол, только вода да пустая бутылка из-под шампанского. А жрать хотят — невооруженным глазом видно. Вытаскивают из карманов смятые суточные, скидываются еще на пару шампанского. Потом пытаются поймать официантку. Куда там! Те носятся по залу с дымящимися шашлыками, с батареями бутылок на подносах. Спешат обслужить клиентов «покруче»…
Я и сам бывал за рубежом, имею представление, как нас там встречают. Не оставляют без внимания ни на минуту, стараются показать самое интересное, накормить самым вкусным. Когда иностранец, принимавший тебя Там, приезжает в Москву, хочется вывернуться наизнанку, чтобы не ударить в грязь лицом, чтобы уберечь его от хамства гостиничного персонала, от безумств нашего сервиса, чтобы создать хотя бы подобие того, что мы видели Там.
Смотрю я на несчастных, потерянных америкашек и думаю: неужто никто из «наших» не встречался с ними на их территории, не пользовался их гостеприимством? Почему же сейчас никого из них, из хозяев, нет за столом гостей?
Национальный характер постепенно теряет лучшие свои черты. Вероятно, скоро исчезнет и самая исконная — русское хлебосольство.
Как-то я наблюдал такую картину. В вестибюле Дома кино сотрудник международной комиссии уговаривал одного из секретарей Союза:
— Пойдем, старик, пообедаем. Ты не волнуйся, за все заплачено! Ну что я один буду с ней сидеть?
Секретарю в тот раз было некогда, а может быть, тоже было неинтересно — «с ней».
Я подумал: о ком речь? Оглянулся и увидел маленькую немолодую уже женщину. «Батюшки! Это же Джульетта Мазина!» Для нас, вгиковцев шестидесятых годов, она была богиней. Актрисой номер один мирового экрана. Богиней она и осталась, и останется навсегда в наших сердцах. Какое счастье прикоснуться губами к ее руке, побыть с нею рядом, хоть как-то скрасить ее пребывание в скучной стране!
На этот раз «звезды» не приехали. И, по-моему, правильно сделали.
Фестиваль едва отшумел, а о нем уже было понаписано-переговорено… Первая оценка единодушна: не удался, не получился! А как он мог получиться? Что может выйти из ничего, из пустоты, из вакуума?
До этого я был дилетантом в фестивальных проблемах, но к XVI Московскому за плечами были «Одесская альтернатива» и «Золотой Дюк». Пожалуй, они осуществились процентов на пятьдесят от задуманного. Но какого это от всех потребовало напряжения, сколько было потрачено сил, энергии, нервов! К сожалению, на шармачка ничего не проходит.
А многочисленный авторский коллектив, который готовил Московский фестиваль? Или собрались здесь люди малоодаренные, не энергичные и не инициативные? Но это же не так. Среди готовивших в течение двух лет Московский кинофестиваль много звучных кинематографических имен, всем известно, что они не обделены ни талантом, ни неуемной энергией, ни организационным размахом. К сожалению, и талант, и энергия, и размах проявляются лишь когда дело касается личной выгоды, к примеру, зарубежной командировки или совместных, с Западом, съемок. То есть когда можно что-то взять. А вот когда нужно отдать — отдать талант, время, здоровье людям, обществу, кинематографу — вся предприимчивость, весь деловой азарт бесследно исчезают. Да простит мне Господь, если я несправедлив к этим людям!
В одном из фестивальных «круглых столов» участвовал мой друг, человек, которого я уважаю, но с которым все время спорю. Объясняя иностранным гостям ситуацию в кинематографе, он с неподдельной страстью убеждал их:
— Вы не представляете, какой у нас зритель, какой у нас плохой зритель!
Ладно, я с ним вынужден согласиться. Только сказав «а», надо говорить и «б». Если безнравственно общество, в котором мы живем, то безнравственны и мы — его художники!