Аллан и Бой сидели под навесом и приглядывали за костром. Было темно, дождь непрерывно стучал о гофрированную жесть у них над головой. Оба молчали. Аллан сидел неподвижно и угрюмо, взволнованный тем, что происходило в фургоне, хотя и не хотел признаваться себе, что испуган: в конце концов роды — это совершенно естественное явление, роды происходят каждый день, каждую минуту... И тем не менее он вздрагивал всякий раз, когда из фургона доносились стоны Лизы, вздрагивал прежде, чем успевал взять себя в руки и сказать себе, что все это вполне «естественно», и роды всегда происходят именно так и бывают болезненными, и само по себе это не должно вызывать тревоги. С этой мыслью трудно было свыкнуться, так как он вырос в том обществе и в ту эпоху, которые делали все, чтобы замаскировать внешние признаки человеческого страдания и кульминацию страдания, естественную кульминацию всей жизни — Смерть.
Аллан сердито сплюнул в пылающий костер. На листе жести стояли кастрюли с кипятком. Чад ел глаза, потому что печная труба, которая должна была отводить дым в широкую щель между задней стеной и шаткой крышей, опять неплотно прилегала к печке. Бой сидел на корточках рядом с отцом и разрезал кусок заплесневелой кожи на узкие полоски, из которых затем плел крепкую эластичную тесьму. Он тоже вздрагивал, когда слышал стоны; его худое лицо казалось прозрачно-бледным под шапкой грязных спутанных волос, которые Аллан подрезал ножом, когда они начинали падать на глаза. Отчужденноеть и независимость, в значительной мере определявшие его отношение к родителям с тех пор, как он подружился с Рен-Реном сейчас исчезли, и он снова казался маленьким и беспомощным и явно был подавлен совершавшейся драмой, смысла которой еще не понимал.
— Что с мамой? — внезапно спросил малыш. Он впервые заговорил о том, что должно было произойти, хотя уже давно все подметил.
— Она рожает ребенка,— ответил Аллан.
— Что значит «рожает ребенка»? — удивился Бой. — Это так больно?
— Мама давно носила ребенка в животе,— объяснил Аллан, обрадованный тем, что нарушилось молчание.— Теперь он должен родиться, и маме больно.
Лицо мальчика вдруг просветлело: он понял.
— Это как у крыс,— воскликнул он.— Дети вылезают из живота, как у крыс. Однажды я видел крысу, которая сидела под ящиком, в такой норке, и там было много шерсти и кусочков бумаги. Получилось как постель, а потом вдруг вылезло несколько маленьких крысят, совсем розовых, и они даже не умели ходить... Мне показал их Рен-Рен,— добавил он.
Бой был в таких же дружеских отношениях с крысами, как и со" всеми другими живыми существами, обитавшими на Насыпи; зато Аллана возраставшее количество крыс беспокоило и раздражало, и при первой же возможности он безжалостно их уничтожал. Однако, чтобы не нарушить этот столь редкий теперь контакт с сыном. Аллан ответил:
— Да, примерно так же, как у крыс. Только сейчас родится не крысенок, а ребенок, твой брат или сестра!
— Я не понимаю, что такое брат или сестра,— ответил Бой, продолжая зачем-то плести полоски кожи.— Он будет вот такой маленький? — спросил он, помолчав и немного расставив ладони.
— Чуть побольше — примерно вот такой,— пояснил Аллан, показывая в воздухе предполагаемые размеры будущего ребенка.
— Тогда неудивительно, что это больно,— сказал мальчик, возвращаясь к своей работе.
Док и Мэри помогли Лизе перевернуться на спину и объяснили как вести себя, когда происходят схватки. Но едва ли она понимала, что ей говорили. Она слишком была поглощена болями, которые как волны прокатывались по ее телу, давали немного передохнуть, а потом опять разрывали ее тело на части.
Еще одна потуга!
Мэри прошептала Лизе на ухо:
— Он здесь, наш бзби! Все в порядке!
Еще одно движение, и гладкое съежившееся тельце оказалось на простыне. Док подхватил его дрожашими руками и поднял высоко в воздух:
— Девочка!
Голос Дока прозвучал хрипло и торжествующе, его душила радость.
— Девочка!—повторила Мэри Даямонд.— Ты слышишь? У тебя родилась девочка, бэби! Теперь все в порядке!
Но Лиза лежала неподвижно, ни на что не реагируя после перенесенных страданий. Лишь через некоторое время она улыбнулась своими искусанными губами и не потому, что была особенно счастлива, родив наконец на свет этого ребенка, а просто чтобы показать, что она понимает их и благодарна им за помощь.