Они встретили Рен-Рена, который тащил на веревке козленка. Проходя мимо них, он широко улыбнулся, провел указательным пальцем через горло широкий полукруг от уха до уха, показал на козленка и похлопал себя по животу.
— Что он собирается делать? — удивился Док, когда они прошли дальше.
— Зарезать козленка,— ответил Аллан.
— Он внушает мне тревогу, хотя я ни в чем не могу его упрекнуть,— размышлял Док.— В нужную минуту он всегда поможет, умеет делать кучу важных и полезных вещей, и все равно он здесь совсем чужой, словно он из другого века, из другого мира. Он напоминает мне первобытного человека, который действует только по наитию и у которого нет ни разума, ни совести. Он как зверь... Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Да, понимаю.
Аллан не стал рассказывать Доку про чиновника из ведомства социального обеспечения. При мысли о случившемся Аллану становилось не по себе, таким чудовищным, таким противоречащим здравому смыслу и в то же время безжалостно очевидным было сознание того, что он сам — активный соучастник... Но потом в ушах его раздавался блеющий голос чиновника, перед глазами четко и ясно возникали листы бумаги с напечатанными на них именами, и он сознавал, что иначе поступить не мог. Но он был не в силах рассказать об этом Доку. И едва ли сделает это когда-нибудь в будущем.
Рен-Рен развил бешеную деятельность. Никто не знал, что творится у него в голове. Никто не представлял себе, в какой мере он понимает слова, мимику и жесты, в какой мере осознает то, что делается вокруг него; он реагировал на происходящее, основываясь на своем собственном толковании событий, в одном случае совершенно необъяснимо, в другом — в соответствии со своей особой логикой, словно он вдруг обретал способность постигать окружающее глубже и полнее, чем другие, и это позволяло ему своевременно вырабатывать правила поведения и принимать меры предосторожности, рассчитанные как на данный момент, так и на более отдаленное будущее. Этот человек, лишенный речи и слуха и едва ли находящийся в здравом уме, добивался нередко превосходства над нормальными, полноценными людьми, потому что полагался только на свою интуицию и остроту восприятия и твердо, без всяких сомнений и колебаний, верил в их непогрешимость.
Вот и сейчас он осуществлял свой замысел четко и уверенно, словно в строгом соответствии с тщательно разработанным планом, однако весьма обстоятельно выполняемые им многочисленные операции не имели никакой логической связи с событиями, которые происходили вокруг него именно в этот день... Сначала он собрал топливо, самое сухое, какое только мог найти, и сложил его между небольшими плоскими камнями в защищенном от ветра месте под прикрытием нескольких высоких куч всевозможного хлама. Потом он разжег костер. Мокрые от дождя дрова загорелись не сразу, но Рен-Рен не оставил попыток развести огонь, отлично зная, что в таких случаях нужно делать; он умел разжечь костер в самых трудных условиях. Когда огонь загорелся и вверх весело поднялись языки пламени, Рен-Рен подложил в костер еще дров.
Потом он начал копать. В нескольких метрах от костра он рыл яму совком для мусора, в который вставил длинную рукоятку. Когда яма примерно метровой длины была выкопана на полметра в глубину, он распрямил спину: работа была закончена. Затем он подбросил в костер еще дров и направился своей обычной полурысью по берегу в сторону садов, некогда окружавших виллы. Он прошел между двумя высокими папоротниками и стал озираться по сторонам. Возле скрытых растительностью развалин стен он нашел то, что искал: низкую субтропическую декоративную пальму с толстым стволом и светло-зелеными широкими мягкими листьями. Он срезал ножом несколько листьев, сколько мог донести, и поспешил обратно.
Огромный костер наполовину прогорел, и Рен-Рен подложил в него еще немного дров, после чего все свое внимание сосредоточил на козленке, которого подвесил за задние ноги к палке, привязанной к ржавому остову подъемного крана, одиноко возвышавшемуся неподалеку от них. Из туши капала кровь. Свежая красная кровь медленно стекала в лужу, разливаясь по земле, кровавые капли блестели на ржавом железе. Привычными движениями Рен-Рен освежевал животное, а шкуру свернул и отложил в сторону. Потом он начал мыть тушу в тазу, поливая ее водой, которую сам откуда-то принес. После этого он оставил ее еще немного повисеть для просушки вместе с потрохами, которые засунул обратно в брюшную полость, чтобы потом их съесть. Затем он взял охапку листьев и стал заворачивать тушу в свежие зеленые пальмовые листья. Когда туша вся была в зеленой упаковке, Рен-Рен положил ее рядом с ямой.